— Я все придумывал, как бы избежать тех последствий, на которые вы мне указали, — ответил Ингольф, пришедший наконец к определенному решению, — и придумал. Я буду сражаться под вашим флагом, и никто не узнает, кто я такой на самом деле.
Пират произнес эти последние слова с какой-то странной улыбкой, смысла которой не понял никто.
— Браво, капитан! — вскричал с юношеским пылом герцог. — Это будет уже третья морская битва за честь герцогства Норландского. Датчане и голландцы кое-что помнят об этом…
Олаф и Эдмунд, радуясь случаю померяться силами с англичанами, горячо пожали Ингольфу руку.
— Если мы их победим, — сказал старый герцог на ухо Анкарстрему, — это будет очень хорошо для наших планов.
— В Швеции и Норвегии это вызовет всеобщий восторг, — отозвался Анкарстрем. — Тогда нет никакого сомнения, что сейм выберет в короли Эдмунда.
Эти слова были сказаны так тихо, что их расслышал только Харальд, и лицо его озарилось улыбкой радости и гордости.
XV
БЫЛО РЕШЕНО, ЕСЛИ АНГЛИЧАНЕ НЕ уйдут, сразиться с ними в розольфских водах, под защитой небольшого укрепления на мысе. Присланный Нюстеном матрос ушел, унося ультиматум герцога англичанам и приказ начальнику караула. После этого все разошлись по своим комнатам, а Ингольф вернулся к себе на свой бриг. Олаф и Эдмунд выпросили у отца, чтобы их новому другу было вверено общее командование над эскадрой, так как он был тут всех опытнее, потому что участвовал в настоящей, большой войне.
Возвратясь на свой бриг, Ингольф на палубе был встречен Надодом, который ждал его с нетерпением. Красноглазый тоже собирался дать битву всему благородному и великодушному в Ингольфе, и не был при этом уверен в победе. А между тем победы он жаждал всей своей преступной душой, чтобы утолить свою ненависть к Бьёрнам. Другой же такой возможности больше уже могло и не представиться. Вместе с тем Надод в случае успеха предприятия получал и прощение за все свои преступления, а с этой амнистией и с миллионами, награбленными в Розольфсе, негодяй рассчитывал вновь появиться в обществе, высоко держа свою преступную голову, над которой давно был занесен топор палача. В случае неудачи Надод решился хладнокровнейшим образом убить Ингольфа и, приписав его смерть розольфцам, воззвать к матросам брига о страшной мести обитателям замка.
Настала одна из прекраснейших полярных ночей. На небе засияли мириады звезд, отражаясь золотой пылью в темных водах фиорда. Теплый ветер, пропитанный острым ароматом моря, тихо колебал высокую траву скога, в которой стоял смутный сонный гул уснувшей природы — жужжание насекомых, шелест листьев, ропот ручейков среди мха, а в ветвях трепетнолистной осины заливался северный соловей, прерываемый по временам громким, нескладным кваканьем болотных лягушек.
Вдруг по всем окрестностям замка громко прокатился рокот норвежской военной трубы, созывавшей всех розольфских моряков, рыбаков и вассалов на защиту замка.
Надод не понимал значения этих звуков, но тем не менее сердце у него сжалось от недоброго предчувствия. Он и без того уже был встревожен тем, что Ингольф слишком долго, по его мнению, не возвращается.
Но вот на берегу раздались чьи-то быстрые шаги. От пристани отделилась шлюпка и направилась к бригу… Это возвращался капитан.
— Я запоздал, — сказал Ингольф своему товарищу, вступив на палубу, — но там, в замке, случилось важное происшествие. Пойдем ко мне в каюту, я тебе все расскажу. Эй, господин Альтенс! — позвал он мимоходом своего помощника.
— Я здесь, мой командир.
— Всех людей — на места, да втихомолку приготовьте все к сражению.
— Слушаю, мой командир, — совершенно невозмутимо отвечал Альтенс.
В сопровождении Надода Ингольф вошел в свою каюту. Закрыв за собой дверь, пират предложил Надоду стул и сел сам.
— Я хотел с тобой давеча поговорить об одном осложнении. С тех пор дела еще больше ухудшились, предупреждаю тебя.
У Надода перекосилось все лицо, но он ничего не сказал.
Ингольф продолжал:
— Мне кажется, что нам придется отказаться от нашей экспедиции.
Надод все молчал, только огромная волосатая рука его судорожно сжималась.
— Само собой разумеется, что я тут ни при чем, — флегматично говорил капитан, — и что твои замыслы, вероятно, отчасти сделались известными там…
Он не мог продолжать. До сих пор Надод сдерживался, но тут вся его злость прорвалась наружу.