Затем он вдруг опять вспылил и вскричал с гневом:
— Этого не может быть! Таких гнусностей не бывает. Ведь ты же просто пошутил, да? Ну, Надод, не терзай меня, это нехорошо. Бывают мерзости, но все же не такие… Ты только подумай: отнять жизнь у тех, кто нам спас жизнь!.. Ведь это чудовищно!..
Но Красноглазый холодно молчал, Ингольф понял, что он не шутит, и продолжал просящим, ласковым голосом:
— Вот что, Надод: я умру от невыносимого презрения к самому себе, если совершу эту гнусную измену. Послушай, откажись от экспедиции.
— Нет, я не могу, — сухо отвечал негодяй. — Я двадцать лет только и ждал, только и дышал этой мечтой. Взгляни на меня, погляди на мое обезображенное лицо, на мой отвратительный, ужасный глаз… Ведь я — урод, на которого никто не может взглянуть без крайнего отвращения. И кому я всем этим обязан? Им, этим Бьёрнам.
— Но они нас спасли!
— А меня погубили.
— Олаф и Эдмунд невинны. Они тут ни при чем.
— Мои родители, умершие от горя, тоже были ни в чем не повинны. Пощадил ли их Харальд? Ты думаешь, моя главная цель — убить старого герцога? Вовсе нет: он и так уже стар, ему все равно жить недолго. Нет, я хочу уничтожить весь их проклятый род, я хочу, чтобы старый герцог ползал у моих ног, моля о пощаде для своих сыновей, и все-таки не получил бы ее… Я поклялся это сделать, а ты дал слово мне помогать.
— Относительно слова я тебе вот что скажу, Надод, — возразил Ингольф, цепляясь за любую соломинку, — если слово честное, то оно имеет силу только относительно честных целей.
— Жалкие отговорки! О честных целях может быть речь только между честными людьми, а не между пиратами. Впрочем, я вовсе не поступил с тобой изменнически. Речь с самого начала шла о нападении на замок Розольфсе, принадлежащий Бьёрнам. Этот замок перед нами. Идешь ты на него или нет? Говори. Я жду ответа.
— Прибытие англичан подняло на ноги всех вассалов замка. Разве ты не видишь, что мы будем побиты, если предпримем нападение?
— Не думал я, Ингольф, чтобы ты был до такой степени наивен. Ведь я же тебе сказал, что у меня есть средство удалить англичан, и средство верное. Добыча от нас не ускользнет. Когда все успокоится, когда вассалы уйдут восвояси и снова примутся за свои дела, мы в одну прекрасную ночь нападем на замок, сделаем свое дело — и уйдем в море. Надеюсь, что против этого ты уже ничего не можешь возразить?
Негодяй говорил с такой уверенностью потому, что чувствовал за собой победу, Ингольф сам попался в поставленную ловушку, повторив несколько раз слова о своем уважении к однажды данному обещанию. Возражать ему больше было нечего. В то же время он понимал, что продолжительное сопротивление может только повредить тем, кого он решился во что бы то ни стало спасти, употребив для этого какую-нибудь хитрость. Он рассчитывал победить противника ловкостью, как уже ему удалось победить его силой.
Допуская, что Надоду удастся заставить англичан удалиться без боя, Ингольф надеялся, что в следующие несколько дней у него появится какое-нибудь средство помешать осуществлению намерения Надода или, по крайней мере, спасти герцога Харальда и его сыновей. Но при этом нужно было действовать крайне осторожно, потому что злодей был подозрителен и изворотлив сам.
Подумав обстоятельно обо всем этом и выдержав в душе сильную борьбу, Ингольф поднял голову и отвечал на последний вопрос Надода:
— Мне нечего больше говорить, я дал слово и исполню его до конца.
— В добрый час! — сказал Красноглазый. — Я никогда, впрочем, и не допускал мысли о том, чтобы ты мог серьезно изменить данной клятве.
И, вынув из-за пазухи лист бумаги, он подал его Ингольфу, присовокупив:
— А вот и награда тебе, хотя я предпочел бы, чтобы на твою верность можно было положиться и без этого.
Ингольф взял бумаги и начал читать патент, составленный по всей форме… Читая, он дрожал всем телом, а когда дочитал, то разрыдался… Патент восстанавливал его честь и предоставлял ему те права, которые он честно выслужил себе в пятилетней войне, но в которых ему до сих пор несправедливо отказывали…
— Ты сделал это, Надод? Ты выхлопотал для меня это? — изумился он, в первый раз беря бандита за руку, и даже не за одну, а за обе и горячо пожимая их. — Если когда-нибудь тебе понадобится моя жизнь, чтобы заплатить за это…
— Помоги только мне в одном этом деле — и больше мне от тебя ничего не нужно… Теперь ты видишь, что англичанам стоит только сказать одно слово — и они уйдут. Они ищут капитана Вельзевула, но такого здесь нет, а есть капитан шведского королевского флота.