Понятно, что преступление подобного рода не могло не вызвать негодования и жажды мести во всех кастах Индии. Все, у кого кто-либо из родных попал в эту ужасную бойню, дали клятву убивать всякого англичанина, который попадется им в руки. Догадайся только в эту минуту Рама-Модели, что перед ним сын коменданта Хардвара, — и молодого человека не спасли бы ни присутствие Сердара, ни юношеский возраст.
Нана-Сахиб сразу после ужасной трагедии направил главный корпус войска для осады крепости, и теперь с минуты на минуту все ждали, когда голод заставит ее сдаться.
Тронутый молодостью и глубоким горем своего собеседника, Сердар не хотел усугублять его отчаяния лишними жестокими словами.
— Будьте уверены, — сказал он после нескольких минут размышления, — что пожелай я даже удовлетворить вашу просьбу, и тогда мне было бы невозможно избавить коменданта Хардвара от правосудия индусов. Здесь не помогут ни власть, ни влияние самого Нана-Сахиба.
— Ах, если бы вы знали моего отца, — произнес молодой человек, заливаясь слезами, — если бы вы знали, как он добр и человечен, вы не обвинили бы его в таком бессовестном поступке.
— Не я обвиняю его, а вся Индия, все те, кто присутствовал при этой ужасной трагедии. К тому же отец ваш был старшим комендантом, и ничто не могло произойти без его приказания… Факты свидетельствуют против него.
— Я чувствую, что бесполезно убеждать вас и просить.
И, подняв руки к небу, несчастный воскликнул:
— О, бедная Мэри, милая сестра моя!.. Что скажешь ты, когда узнаешь, что наш отец погиб безвозвратно.
Эти слова были произнесены с выражением такого глубокого горя и отчаяния, что Сердар почувствовал себя растроганным до слез; но он не хотел и не мог ничего сделать, а потому ограничился только тем, что пожал плечами.
Рама-Модели не понимал ни одного слова по-французски, но название города Хардвара, несколько раз повторяемое во время разговора, в высшей степени возбудило его любопытство. Он с напряженным вниманием следил за обоими собеседниками, надеясь по лицам узнать тайну их разговора. Он был далек от того, чтобы подозревать об истинном смысле происходящей перед ним сцены, хотя отчаянный вид молодого человека заставлял его догадываться о важном ее значении; настоящий смысл открылся ему гораздо позже, когда Сердар нашел возможным рассказать ему обо всем, не подвергая никого опасности.
Оборот, с самого начала принятый разговором, отдалил ответ на вопрос, который так заинтриговал Сердара. В предыдущем разговоре молодой англичанин никак не мог найти случая сообщить Сердару, как и каким образом он прибыл сюда, а потом, разумеется, должен был вернуться к этому, прощаясь с ним.
— Мне теперь ничего больше не остается, — сказал он, — как передать вам небольшую вещицу, доверенную мне нашим общим другом. Она должна была привести меня к вам в том случае, если бы вы отказались меня принять.
— Вы говорите, вероятно, о господине Робервале, — прервал его Сердар. — Действительно, нет другой рекомендации, которая имела бы равное значение для меня. Надо полагать, вы не объяснили ему цели вашего посещения, иначе он сам понял бы его бесполезность.
— Я не знаю человека, о котором вы говорите. Друга, который посоветовал мне прибегнуть к вам как к единственному лицу, способному спасти моего отца, зовут сэр Джон Ингрэм. Он член английского парламента.
Наступила очередь молодого человека удивляться эффекту, произведенному его словами. Не успел он произнести это имя, как Сердар побледнел и в течение нескольких минут не мог под влиянием сильного волнения произнести ни одного слова. Но жизнь, полная приключений, которую он вел в течение стольких лет, научила его управлять своими чувствами, а потому он вскоре вернул себе обычное хладнокровие.
— Сэр Джон Ингрэм! — повторил он несколько раз. — Да, имя это слишком глубоко запечатлелось в моем сердце, чтобы я забыл его.
Затем на несколько минут он погрузился в далекое прошлое, пробуждавшее в нем, по-видимому, тяжелые воспоминания. Лоб его покрылся каплями пота, и время от времени он вытирал его лихорадочно дрожащей рукой.