— Бр-р-р! — поморщился Гертлю, в то время как его спутник зажигал лампу. — Как-то неприятно находиться в этой квартире, которую бедный Фроле никогда уже не увидит.
— Он вернется сюда еще один раз, прежде чем отправится в свое последнее убежище! — отвечал Люс глубоко печальным тоном. Затем, выбрав из связки, бывшей у него в руках, маленький ключик, хорошо ему знакомый, направился прямо к письменному столу, где его предшественник обычно запирал свои личные бумаги, и открыл один из ящиков. Ему не пришлось долго искать желаемое: большой сверток из слоновой бумаги, на котором были написаны слова «Дело Поля де Марсэ», лежал на виду.
Внимание Люса было тотчас же привлечено надписью в правом верхнем углу сложенной пополам страницы: «Секретное». Это, конечно, было то, за чем он пришел сюда. Не трогая других бумаг, к которым он относился с благоговением, Люс забрал сверток, завернул его в принесенную с собой салфетку и сел рядом со своим спутником, который во все глаза наблюдал эту сцену, не позволив себе ни малейшего вопроса.
— Теперь, мой дорогой Гертлю, — сказал Люс странным голосом, которого новый помощник не узнал совершенно, — без дальнейших предисловий я расскажу тебе о тех событиях, вызвавших, чего я так опасаюсь, если не сказать, бывших причиной той ужасной драмы, начало которой только что разыгралось на наших глазах. Прежде всего, откуда я знаю де Марсэ, тестя де Вержена? Тридцать лет назад де Марсэ, простой судья в Марселе, благодаря протекции герцога де Жерси был назначен в Париж судебным следователем. Когда он ехал на место своего назначения, то нашел в своем купе несколько обрывков письма, которые заставили его думать, что совершено какое-то преступление на мельнице д'Юзор подле Сен-Рамбера и что трупы брошены в озеро, носящее то же название, что и мельница. Движимый любовью к своему делу, он по прибытии в Париж просит у префекта полиции, его товарища по школе, одного агента, достаточно ловкого, чтобы помогать ему в его расследованиях. Я был назначен на это дело и уехал вместе с де Марсэ в Дофине.
Что было дальше, мой дорогой друг? По приезде мы должны были вмешаться в семейную драму, в которой не знали, что делать, и в которой была замешана честь Турнье, бывшего тогда первым председателем Кассационного суда, теперь уже умершего. Мы были постыдно одурачены самой полицией в лице двух или трех крестьян, превосходно игравших свои роли, и Фроле — тем самым, который только что так ужасно окончил свое существование. Его председатель послал, чтобы он покончил с нашим выслеживанием, а в случае надобности и заставил нас исчезнуть, если мы откроем то, что Турнье хотел тщательно скрыть от всех.
Короче говоря, после того как нас заставили выпить какое-то наркотическое средство, мы были заперты в подвале замка д'Юзор, и с нами так бы и поступили, если бы мне не пришла в голову мысль за несколько дней до этих событий обратиться по данному поводу к знаменитому Жаку Лорану.
— Бывшему начальником полиции безопасности, когда мы поступили на службу?
— Тому самому! Еще долго полиция не будет иметь подобного человека: это был, если ты помнишь, настоящий полицейский гений! Он явился на мельницу д'Юзор переодетым разносчиком. Это был лишь маневр с целью провести и крестьян, и Фроле. Открыв наше местонахождение, он написал герцогу де Жерси, который уладил дело с Турнье, — и в один прекрасный день нам была возвращена свобода. Мы вышли сконфуженные безрассудством своего предприятия, а еще больше тем, что потерпели при этом полную неудачу.
Но мы пострадали вместе с де Марсэ и поклялись друг другу в вечной дружбе.
— На эти-то факты вы и намекали сегодня ночью господину де Марсэ в присутствии господина де Вержена?
— Вот именно, я хотел прийти на помощь его памяти, чтобы понять, забыл ли он меня за долгое время, прошедшее с тех пор, или с умыслом отказывается меня узнать. И я убедился в последнем. Ты скоро увидишь, почему де Марсэ, советник Кассационного суда; не хотел… не мог узнать меня.
Спустя некоторое время после нашего возвращения из Дофине де Марсэ получил уведомление о своем назначении в Клермон-Ферран в качестве судьи. Это была опала только для вида, так как через шесть месяцев, как я уже говорил об этом де Вержену, ему был возвращен пост судебного следователя в Париже, тогда как меня забыли в Кайенне на пятнадцать лет в должности главного комиссара, которую мне там дали.
— И вы так и не узнали развязки того дела, которое завлекло вас в Дофине? — спросил Гертлю, любопытство которого было сильно задето рассказом Люса.
— Нет! — отвечал последний. — Жак Лоран знал все, так как ничего нельзя было скрыть от этого дьявольски ловкого человека, но, должно быть, он был связан клятвой, потому что в этом деле всегда был абсолютно непроницаем… Я подхожу к самой печальной части своего рассказа, и ты увидишь, что самые ничтожные причины часто ведут за собой ужасные последствия. За те несколько месяцев, которые предшествовали моему отъезду в Кайенну, редкий день, бывало, де Марсэ не приходил навестить меня и уверить, что он не забудет меня в моей ссылке и не успокоится до тех пор, пока ему не удастся вернуть моей семье прежнее доверие. В одно несчастное утро, которое я бы хотел совсем уничтожить из своей жизни, он встретил у меня моего младшего брата, только что окончившего свое ученье. Естественно, разговорились о его будущем, и де Марсэ предложил мне поместить его в контору своего тестя, богатого банкира Тренкара. При трудолюбии и хорошем поведении юношу в этой фирме, как говорил мой друг, ожидало блестящее будущее; ставя в наше время финансистов на первый план, он жалел, что сам ранее не пошел по этой дороге, так как его громадное состояние создало бы ему в этом случае весьма высокое положение… Я не знаю почему, но все это меня вовсе не прельщало, и я готов уже был отказаться от этого предложения, как ни казалось оно выгодным на первый взгляд. Ах! Почему я не послушался этого предчувствия! Сколько несчастий можно было бы тогда избежать!