Те же, Мюрель, Ледрю, Онэзим, рабочие.
Мюрель. Слава богу, я застаю вас без ваших избирателей, дорогой Руслен.
Бувиньи (в сторону). Я думал, они в ссоре.
Мюрель. А вот другие. Я доказал им, что взгляды Грюше не соответствуют более нуждам нашего времени; и, судя по тому, что вы говорили мне нынче утром, эти люди нас лучше поймут - они не только республиканцы, они социалисты.
Бувиньи (отскакивая в сторону). Как, социалисты!
Руслен. Он привел социалистов!
Додар. Социалисты! Моей особе не подобает... (Незаметно скрывается.)
Руслен (запинаясь). Но...
Ледрю. Да, гражданин, мы социалисты.
Руслен. Не вижу в этом ничего плохого.
Бувиньи. Но ведь вы только что разражались против этих гнусностей?
Руслен. Позвольте. Можно рассматривать с различных точек зрения...
Онэзим (появляясь). Без сомнения, с различных точек зрения...
Бувиньи (возмущен). И мой сын туда же.
Мюрель. Вы-то зачем здесь?
Онэзим. Я услыхал, что собираются идти к Руслену, и хотел уверить его в том, что разделяю... до некоторой степени... его систему.
Мюрель (вполголоса). Ах ты, интриганишка!
Бувиньи. Не ожидал, сын мой, что вы в присутствии родителя вашего отступитесь от веры своих предков.
Руслен. Прекрасно.
Ледрю. Что прекрасного-то? Что этот господин - граф. (Мюрелю, указывая на Руслена.) А если верить вам, он требует уничтожения титулов...
Руслен. Разумеется!
Бувиньи. Как, он требует...
Ледрю. Ну да.
Бувиньи. А! Хватит.
Руслен (удерживая его). Не могу же я так резко порвать. Многие лишь заблуждаются, надо их щадить.
Бувиньи (очень громко). Никакой пощады, сударь. Нельзя мириться с беспорядком; объявляю вам коротко и ясно: я больше не за вас. Идем, Онэзим. (Уходит, сын идет за ним.)
Ледрю. Он был за вас. Теперь нам все понятно. Слуга покорный.
Руслен. Во имя своих убеждений я пожертвовал вам тридцатилетней дружбой.
Ледрю. Нам жертвы не нужны. Только вы виляете - говорите то одно, то другое, и мне сдается, что вы настоящий... обманщик. Пошли, ребята, вернемся к Грюше. Идете, Мюрель?
Мюрель. Сейчас.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Руслен, Мюрель.
Мюрель. Надо сознаться, дорогой мой, вы поставили меня в затруднительное положение.
Руслен. А мне, вы думаете, лучше?
Мюрель. Черт возьми, надо, однако, решиться. Либо одно, либо другое. Но надо с этим покончить.
Руслен. Почему у вас всегда такая потребность язвить, преувеличивать? Разве нельзя найти что-нибудь хорошее в любой партии?
Мюрель. Разумеется - голоса.
Руслен. Вы остроумны, честное слово. Этакая тонкость ума... Неудивительно, что вас любят.
Мюрель. Меня? Кто же?
Руслен. Наивный! Некая девица, именуемая Луизой.
Мюрель. Какое счастье! Спасибо! Спасибо! Теперь я займусь вами от всей души, по-настоящему. Буду утверждать, что вас не поняли. Словесный спор, ошибка. Что касается «Беспристрастного наблюдателя»...
Руслен. Там вы хозяин.
Мюрель. Не совсем. Мы подчиняемся распоряжениям из Парижа и должны были даже вас разнести.
Руслен. Отмените разнос.
Мюрель. Разумеется! Но как же внушить Жюльену обратное тому, что ему говорили?
Руслен. Что же делать?
Мюрель. Подождите. У вас в доме есть кто-то, чье влияние...
Руслен. Кто же?
Мюрель. Мисс Арабелла. По некоторым ее словам я имею полное основание заключить, что молодой поэт ее интересует...
Руслен (смеясь). Значит, стихи написаны в честь англичанки?
Мюрель. Я не знаю стихов, но думаю, что они любят друг друга.
Руслен. Я был в этом уверен. Я никогда в жизни не ошибался. Раз моя дочь ни при чем, я ничем не рискую; и плевать мне, если... надо поговорить с женой. Она должна быть дома.
Мюрель. А я тем временем постараюсь вернуть тех, кого ваше философское равнодушие немного расхолодило.
Руслен. Не заходите, однако, слишком далеко, а то как бы Бувиньи с одной стороны...
Мюрель. Ведь надо же перекрасить ваш патриотизм. (Уходит.)
Руслен (один). Постараюсь быть проницательным, ловким, глубоким.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Руслен, г-жа Руслен, мисс Арабелла.
Руслен (Арабелле). Милое дитя мое, - моя чисто отеческая любовь к вам позволяет мне вас так называть, - я жду от вас большой услуги; дело в том, что нужно переговорить с г-ном Жюльеном.
Арабелла (живо). Это я могу.
Г-жа Руслен (свысока). А! Каким же образом?
Арабелла. Он каждый вечер приходит сюда на прогулку. Нет ничего проще как подойти к нему, когда он курит сигару.
Г-жа Руслен. Приличнее будет, если это сделаю я.
Руслен. В самом деле, это больше подобает замужней женщине.
Арабелла. Но я с удовольствием...
Г-жа Руслен. Я запрещаю вам, мадмуазель.
Арабелла. Слушаюсь, мадам. (В сторону, возвращаясь домой.) Что это ей вздумалось мне мешать... Подождем. (Исчезает.)
Г-жа Руслен. У тебя, мой друг, бывают странные идеи: поручать компаньонке подобную вещь. Ведь это, полагаю, касается твоей кандидатуры?
Руслен. Разумеется! А я было думал, что именно мисс Арабелла, благодаря своей влюбленности, в которой я больше не сомневаюсь, могла бы...
Г-жа Руслен. Ах, ты ее не знаешь. Это особа несдержанная и неискренняя; она скрывает под романтической маской душу отнюдь не романтическую; я чувствую, что ей нельзя доверять...
Руслен. Ты, пожалуй, права. Вот и Жюльен. Ты понимаешь, о чем надо с ним говорить, не правда ли?
Г-жа Руслен. О, я сумею за это взяться.
Руслен. Полагаюсь на тебя. (Руслен уходит, раскланявшись с Жюльеном. Наступает темнота.)
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Г-жа Руслен, Жюльен.
Жюльен (увидев г-жу Руслен). Она (бросает сигару) одна! Как быть? (Кланяется.) Сударыня...
Г-жа Руслен. Г-н Дюпра, кажется.
Жюльен. Да, сударыня, увы.
Г-жа Руслен. Почему увы?
Жюльен. К несчастью, я пишу в газете, которая не может быть вам по вкусу.
Г-жа Руслен. Только своей политической окраской.
Жюльен. Если б вы знали, как я презираю вопросы, которыми вынужден заниматься.
Г-жа Руслен. О, избранные души умеют приспособляться к чему угодно, не роняя своего достоинства. Правда, в вашем презрении нет ничего удивительного. Тот, кто пишет такие... замечательные стихи...
Жюльен. С вашей стороны нехорошо так поступать, сударыня. Зачем насмехаться?
Г-жа Руслен. Нисколько. Быть может, я профан, но мне кажется, что вас ожидает блестящее будущее.
Жюльен. Оно закрыто для меня благодаря той среде, с которой я тщетно борюсь. Искусство плохо произрастает на провинциальной почве. Поэт, вынужденный жить в провинции, поэт, которого бедность заставляет выполнять бог весть какую работу, подобен человеку, вздумавшему ходить по трясине. Отвратительная тяжесть, прилипающая к ногам, не пускает его; и чем больше делает он попыток вырваться, тем сильнее его затягивает. А между тем какая-то непреодолимая сила протестует и кричит внутри вас. Единственным утешением в необходимости поступать не так, как хочется, служат горделивые мечты о том, что сделаешь в будущем, а там проходит месяц за месяцем, понемногу примиряешься с окружающей пошлостью, в тебе вырабатывается покорность судьбе, своего рода спокойное отчаяние.