Друзья подтвердили этот факт.
Так вот, не попались ли им письма бывшего адъютанта герцога Ангулемского, барона де Гонневаля, который гостил в Обри? По семейным обстоятельствам он хотел бы получить эту корреспонденцию.
Нет, таких писем у них нет, но графа может заинтересовать одна вещь, если он соблаговолит последовать за ними в библиотеку.
Никогда ещё в коридоре не скрипели такие изящные лакированные сапоги. Граф споткнулся о саркофаг, чуть не раздавил несколько черепиц, задел кресло, спустился по двум ступенькам и вошёл во вторую комнату. Там, под балдахином, возле св. Петра, ему показали горшок для масла, изготовленный в Нороне.
Бувар и Пекюше были уверены, что дата сама по себе должна произвести впечатление.
Именитый гость из вежливости осмотрел весь музей. Он повторял: «Любопытно. Очень мило!», похлопывая себя по губам набалдашником трости. Он поблагодарил их от себя лично за то, что они спасли и сохранили обломки средневековья, славной эпохи расцвета религии и рыцарской доблести. Он уважал прогресс и посвятил бы себя, подобно им, этим интересным изысканиям, но политика, муниципальный совет, сельское хозяйство - множество дел занимают всё его время.
- Впрочем, после вас всё равно ничего не останется: ведь скоро вы вычерпаете до дна все достопримечательности в нашем департаменте.
- Скажу без ложной скромности, мы тоже так думаем! - подтвердил Пекюше.
Однако кое-что ещё можно отыскать в Шавиньоле; например, в переулочке за кладбищенской стеной с незапамятных времен лежит зарытая в земле чаша для святой воды. Хозяев очень заинтересовало это сообщение; они обменялись взглядом, спрашивая друг друга: «Стоит ли этим заняться?», но граф уже направился к выходу.
Мели, которая подслушивала за дверью, мигом исчезла.
Проходя по двору, граф заметил Горжю, который курил трубку, скрестив руки на груди.
- У вас работает этот парень? Ну-ну! В случае беспорядков я бы его поостерёгся.
Граф де Фаверж сел в свою двуколку.
Почему служанка так его испугалась?
В ответ на расспросы она сказала, что работала у него на ферме. Это была та самая девчонка, которая при них, два года назад, поила сидром косарей. Её наняли было прислуживать в замке, но скоро уволили: «Кто-то её оклеветал».
Горжю им тоже не в чем было упрекнуть. Он был мастер на все руки, а к ним относился с большим уважением.
Наутро, едва рассвело, они отправились на кладбище.
Бувар начал стучать тростью по земле в указанном месте; звякнуло что-то твёрдое. Они выпололи сорняки и увидели каменную чашу, купель, дно которой заросло травой.
Между тем ведь не полагается зарывать купели вдали от церкви!
Пекюше набросал рисунок, Бувар сделал точное описание, и они отправили всё это в письме к Ларсонеру.
Тот ответил не медля:
«Ура, дорогие собратья! Это несомненно друидическая чаша!»
Тем не менее он предостерегал их от ошибок. Топорик, присланный ими, весьма сомнителен, и ради них самих, как и ради себя, он прислал им целый список книг для изучения.
В постскриптуме Ларсонер выражал желание самому взглянуть на чашу в ближайшие дни, во время путешествия по Бретани.
Бувар и Пекюше, не теряя времени, углубились в изучение кельтской археологии.
Согласно этой науке, древние галлы, наши предки, поклонялись божествам Кирку и Крону, Таранису, Эзусу, Неталемнии, небу и земле, ветру, воде, а сверх того великому Тевтату, который у язычников назывался Сатурном. Сатурн, будучи властителем Финикии, взял в жёны нимфу по имени Анобрет, которая родила сына Иеуда. У Анобрет есть общие черты с Саррой, Иеуда заклали в жертву (или чуть не заклали), как Исаака. Итак, Сатурн - это Авраам, откуда следует, что религия галлов имеет сходство с религией иудеев.
Общество галлов было превосходно устроено. К первой касте принадлежал народ, старейшины и царь, ко второй - законники, а к третьей, самой высшей, - по утверждению Тайепье - «разного рода жрецы и философы», то есть друиды или сарониды, делившиеся, в свою очередь, на эвбагов, бардов и ватов.
Одни пророчествовали, другие пели, третьи учили ботанике, врачеванию, истории и литературе, короче говоря, «всем искусствам той эпохи». Пифагор и Платон были их учениками. Они же обучили греков метафизике, персов - колдовству, этрусков - гаданию по внутренностям, а римлян - лужению меди и копчению окороков.
Но от этого народа, владыки древнего мира, остались одни камни, которые торчат стоймя, либо по одному, либо по трое, либо образуют галерею или замкнутый круг.
Бувар и Пекюше, полные рвения, изучили поочерёдно камень Поста в Юси, парный камень в Гесте, камень Дарье в окрестностях Легля и прочие и прочие!
Все эти глыбы, одинаково неинтересные, быстро им надоели. Однажды, осмотрев менгир в Пасе, они уже было повернули назад, но проводник повёл их в буковый лес, заваленный гранитными глыбами то в виде пьедесталов, то в виде чудовищных черепах.
В самой огромной было выдолблено что-то вроде купели. Один край был приподнят; со дна чаши два желобка, вытесанные в камне, спускались до земли: это, без сомнения, предназначалось для стока крови. Природа не могла создать такой диковины!
Древесные корни оплетали эти причудливые цоколи. Моросил дождь; вдали, словно огромные привидения, вздымались клочья тумана. В густой листве им чудились фигуры жрецов в белых одеяниях и золотых тиарах, их несчастные жертвы со связанными за спиной руками, друидесса, склонившаяся над чашей и следящая за кровавым ручьём; им слышался рёв толпы, гром кимвалов, звон трубы из рогов зубра.
Они тут же приняли решение.
Однажды лунной ночью они отправились на кладбище крадучись, точно воры, прячась в тени домов. Ставни повсюду были заперты, в хижинах все спали; ни один пёс не залаял.
Они взяли с собой Горжю и втроём принялись за работу. Слышно было, как стучат камешки под ударами заступа, копавшего дёрн.
Им было не по себе от близкого соседства с покойниками; часы на колокольне издавали заунывный хрип, а круглое окно на церковном фронтоне, точно человеческий глаз, как будто следило за осквернителями святыни. Наконец они унесли купель.
На другой день они зашли на кладбище посмотреть, не осталось ли следов ограбления.
Аббат, прохлаждавшийся на пороге дома, просил их оказать ему честь своим посещением; он провёл их в небольшую залу, как-то странно на них поглядывая.
На буфете, среди тарелок, стояла суповая миска, расписанная жёлтыми цветами.
Пекюше, не зная, как завязать разговор, расхвалил её.
- Это старый руанский фаянс, - сказал священник, - из фамильного сервиза. Знатоки высоко его ценят, особенно г-н Мареско. Сам же он, слава тебе, господи, не питает слабости к ценным вещам.
Так как они не понимали, к чему он клонит, аббат объявил, что своими глазами видел, как они выкапывали крестильную купель.
Оба археолога, весьма смущённые, что-то лепетали в своё оправдание. Ведь купелью уже давно никто не пользовался.
Мало ли что! Они должны её возвратить.
Ну, разумеется! Но пусть им хотя бы разрешат позвать художника, чтобы тот срисовал купель.
- Так и быть, господа.
- Пусть это останется между нами, хорошо? - попросил Бувар. - Тайна исповеди!
Священник, улыбаясь, успокоил их.
Они боялись не столько аббата, сколько Ларсонера. По приезде в Шавиньоль он будет выклянчивать у них чашу, всё разболтает, и слухи дойдут до властей. Ради предосторожности они спрятали купель в пекарню, потом в беседку, в садовую будку, в шкаф. Горжю выбивался из сил, перетаскивая её с места на место.
Обладая такой редкостью, грешно было не увлечься кельтскими древностями Нормандии.