— С куском!
И тогда все начинали вылавливать из щей куски мяса, которые до этого момента нельзя было трогать. Поднимался шум, возня, каждый старался завладеть большим куском, а Лука Лукич хохотал, наблюдая за перепалкой.
Он сидел в красном углу. Рядом было место старшего сына Ивана. Страдающий какой-то непонятной иссушающей болезнью, Иван плохо ел. Худой, бледный и немощный, он терпеливо ждал своего конца, беспрестанно молился, часто исповедовался и причащался.
Лука Лукич не любил его. Он уважал людей сильных волей и телом, хилых презирал, трусливых ненавидел. Болезни были чужды ему; больных он просто не понимал.
Три сына было у Луки Лукича: Павел, умерший лет за восемь до описываемых событий; Иван и младший — самый любимый, — еще не женатый Флегонт.
В свою очередь, Иван, помимо многочисленных дочерей, произвел на свет божий Семена, Петра и Сергея.
Откровенно и решительно не любил Лука Лукич внука Семена. Он вечно канючил, брюзжал, в работе ленился, был к тому же очень плодовит, над чем дед частенько издевался.
— Настругать-то ты их настругал, — говорил Лука Лукич, — прокормить-то сумеешь ли? А насчет раздела первым орешь! Тоже нашелся раздельщик… Подохнешь, из семейства выскочив, дур-рак! — и презрительно усмехался.
Младший сын Ивана, веселый, дерзкий и насмешливый тоже не пользовался благоволением деда. На него пал жребий солдатчины; равнодушный к дому и его интересам, Сергей с нетерпением ждал призыва. Надоел ему и дед, и буйное семейство.
Собственных дочерей и многочисленных дочерей Ивана Лука Лукич держал в строгости:
— Баба, ежели она от рук отобьется, с ней сладу не будет. А в нашем роду-племени того не бывало, чтоб бабы верховодили.
Так же сурово он обращался с зятьями.
Из внуков он уважал только Петьку, проворного и ловкого в работе, сметливого в хозяйственных делах, жадного и настойчивого.
Дед женил его на Прасковье Васяниной. Взяли ее из бедной семьи, и ничего не принесла она в сторожевский дом кроме золотых рук. А здесь они ценились дороже любого приданого. Кроме того, Прасковья привела в семью Сторожевых брата Андрияна Федотыча, унтера, воевавшего в двух войнах крымской и турецкой.
Андриян нянчился с детьми, ухаживал за скотиной, плел лапти, бегал в лавочку, а по вечерам семейство слушало его рассказы о походах. О таких стариках в народе говорят: «Есть старик — убил бы, нет — купил бы».
Андрияна и покупать не пришлось. После солдатчины он служил в имении Улусова сторожем, по хмельному делу провинился, остался не у дел, ездил в город за должностью полегче — по лакейству там или в кабак, но из-за пристрастия к хмельному не ужился, от земли отстал и ни к чему другому, как только к «стариковству», годен не был. Лука Лукич взял унтера в дом. Он мирволил служивому — любил послушать, как в Крыму дело было да как Плевну брали. Иной раз снизойдет и попотчует водочкой…
Со дня женитьбы Петра Лука Лукич начал величать внука Петром Ивановичем, как бы отмечая этим важный рубеж в жизни человека. Петр стал его правой рукой: вопреки правилам старшинства, дед ему доверил хозяйство.
Всякий на месте Петра был бы счастлив, всякий, но не Петр. Ему стало тесно жить. Он уже не мог выносить власти над собой. Он чувствовал, как плотно стоят его ноги на земле, как много могут сделать его по-обезьяньи длинные, невероятной силы руки.
Вот он молча чинно сидит за общим столом, а внутри у него все клокочет. Эта жизнь, скованная властью деда, осточертела Петру. Ему нужен свой дом, своя воля, своя земля… Больше, больше земли!
Прасковья вечным нытьем о тяжелой жизни в семье лишь подливала масла в огонь. Это была веселая дородная баба. Глаза ее глядели лукаво, на слова она была дерзка, в работе быстра, плясала, как вихрь. О таких в народе говорят: «Это, братец мой, не баба, а размоё-моё». Все ей здесь было противно: и брюзга Семен, и сварливая жена Семена, и Сергей, словно чужой в доме, и чахнущий Иван. Луку Лукича она боялась, всех прочих ненавидела.
Волю бы ей с мужем! Его ум, сноровка да расчет, ее золотые руки — какое бы хозяйство завели!
И точила, точила Петра…
А Петр и без того только о том и мечтал — выбраться бы из-под власти деда, добыть бы денежек. «Боже мой, всю бы округу укупил, всю бы улусовскую землю на себя взял!..»
Петр думал, что у деда водятся залежные денежки, преют безвинно в кубышке, — и ошибался. Не было у Луки Лукича ни кубышки, ни денег, отложенных на черный день. В иные годы он едва сводил концы с концами; земли не хватало, купить ее было не на что. Порой и у Сторожевых хлеб ели не досыта. Ни в какие предприятия торгового характера Лука Лукич не вступал, торговлей и маклачеством не занимался; мироедство было противно его натуре. Он ненавидел нахаловских богатеев, наживших свое добро потом батраков.