Улусов получил официальное приглашение к обедне. Тот, понимая, что затевает поп, уклониться от приглашения не смог.
После обедни Викентий попросил задержаться в церкви Улусова, огненно-рыжих близнецов Акулининых, мрачного и самодовольного «нахала» Ивана Тимофеевича Туголукова, старика Зорина, волостного старшину, старосту Данилу Наумыча, лавочника Ивана Павловича, Луку Лукича, Петра и Сергея Сторожевых, Фрола и еще кое-кого с Большого порядка.
Викентий особенно обрадовался, увидев среди оставшихся Никиту Семеновича и Андрея Андреевича: в последнее время он редко видел их в церкви.
Пригласив всех сесть, для чего в церковь заранее были собраны скамейки и табуретки, Викентий заговорил о земельных делах.
Чтобы хоть как-нибудь смягчить неизбежный взрыв страстей, Викентий объявил, что он отдает свою землю обществу, за исключением луговины и восьми десятин, потребных для его хозяйства.
Мужики приняли заявление Викентия довольно равнодушно: дар попа не мог выручить село из беды.
Фрол сердито заметил:
— В луговине, батюшка, вся цена вашей земли. А та, что вами миру отдается, ничего не стоит.
— Дареному коню в зубы не смотрят! — прошамкал старик Зорин.
Викентий обиделся.
— Не оставлять же мне свою скотину без корма, — сердито заметил он.
Никто ему не возразил. «Нахалам» поповский подарок был ни к чему, прочим не терпелось схватиться насчет земли с Улусовым. Когда покончили с дележом поповских десятин, Викентий обратился к Улусову.
— Никита Модестыч, мы решили жить в добром мире и согласии. Готовы ли вы отдать землю тем, кто арендовал ее почти сорок лет?
В церкви наступила зловещая тишина.
Улусов, побледнев, с хрустом сжимал и разжимал пальцы. Помедлив, он процедил с усилием:
— Да, согласен, если, в свою очередь, вы готовы забыть недоразумения, возникшие между нами, и перестанете натравливать на меня горлодеров.
Андрей Андреевич при этих словах вскочил, Лука Лукич одернул его.
— Значит, — переспросил Лука Лукич, — землю вы нам в аренду отдаете?
— Да.
— А какая будет арендная цена? Обдерете небось?
Викентий гневно сказал:
— Храм не лавочка. Сторговаться можно где угодно, а главное, слава богу, решено. Благодарю вас, Никита Модестыч. — Викентий благословил Улусова.
Однако настроение присутствующих от заявления Улусова не улучшилось; неясность с арендной платой омрачила тех, кто был кровно заинтересован в барской земле.
Из церкви расходились молча, погруженные в невеселые думы. Викентий тоже не слишком радовался.
Дома его ждали попы. Викентий не поскупился на угощение и выпивку; попы, захмелев, развязали языки и, забыв всякую учтивость, начали поносить хозяина за его решение отдать мужикам землю.
Нахаловский священник объявил Викентия «мятежником и исчадием антихриста», другой обвинял его в распространении ереси и желании пустить по миру все священство, третий орал, что он подговаривает мужиков отобрать у попов землю и не платить им за требы.
Викентий насилу отделался от разъяренных коллег.
Вечером Лука Лукич, по поручению арендаторов, должен был сторговаться с Улусовым насчет цены.
Торг получился скандальный. Андрей Андреевич и мужики с Большого порядка спорили с Улусовым до хрипоты. Четыре часа шла торговля. Улусов скидывал с первоначально запрошенной им платы по пятаку да гривеннику, а мужики го кричали о новой кабале, живодерстве и ненасытной жадности помещика, то взывали к его совести, соглашались надбавить еще пятак и еще гривенник.
Викентия никто не захотел слушать, а когда он обратился с увещеванием, Лука Лукич одернул его:
— Молчи, батюшка, нечего тебе мешаться в мирские дела!
Викентий, оскорбленный гневным окриком Луки Лукича, не проронил больше ни одного слова.
Между тем торг час от часу становился все шумнее и превращался в свалку. Началась ругань, взаимные попреки… Улусову припоминали его злодейства и притеснения; князек огрызался. Несколько раз он порывался встать и уйти, но его не пускали.
Лука Лукич требовал, чтобы Улусов скинул два рубля с назначенной им арендной платы за каждую десятину земли. Улусов уступал восемь гривен. Наконец он согласился скинуть полтора рубля, заявив, что больше ни гроша не уступит. Пошумев с полчаса, мужики согласились, — да и что им было делать?
Когда начали составлять новый арендный договор, Лука Лукич отказался подписать его.
— Я в хомут весь мир запрягать не желаю, — заявил старик.