— И возвеличить себя.
— Что?
— Я сказала: и возвеличить себя… Спаситель государства — шутка сказать!
— М-да!..
— Так слушайте. Я и все, кто со мной, решили вашей идее и вашей карьере всячески препятствовать.
— Значит, как я и предполагал, это вы втыкаете палки в наши колеса?
— Вы очень догадливы.
Филатьев сел за стол и внимательно поглядел на Ольгу Михайловну.
— Вы молодец, честное слово!
— Допускаю, что кое-какие достоинства у меня есть.
— Послушайте… Вы представляете, что бы мы сделали, соединив наши силы. И какая бы вас ожидала жизнь. Работа самая увлекательная! И самая ослепительная карьера, Черт с ними, с этими мужиками и попами, а?
Ольга Михайловна пожала плечами.
— Мне нравится жить в глуши. Я не хочу ничего, кроме того, что имею.
— Да, теперь я понимаю, почему этот священник без ума от вас. Я любуюсь вами. И как женщиной, и как врагом. Приятно иметь дело с сильными личностями.
— Вряд ли вам сейчас доставляет удовольствие иметь дело с сильной личностью.
— Признаться… Как враг вы меня бесите до предела, как женщина — волнуете бесконечно. Нет, нет! — заметив движение Ольги Михайловны, вскричал Филатьев. — Можете быть совершенно покойны, я не пошляк.
— Может быть, перейдем к делу?
— Да. — В тоне Филатьева прозвучала нерешительность: он не мог придумать, что ему предпринять. Разговор выбил его из привычной колеи. Так много знать — и чувствовать полное бессилие. Дурацкое положение! — Вы представляете, госпожа Лахтина, что будет, если я прикажу вас арестовать? Вот сейчас, здесь…
— Отлично представляю. Но вы меня не арестуете.
— Почему же? — хмуро процедил Филатьев.
— Есть одно обстоятельство — гибельное для вас.
— Какое же?
— Видите ли, когда в селе шли обыски, Викентий Глебов спрятал нелегальщину, которая была у него, в известное мне место. Туда же он спрятал и ваши письма.
Филатьев заерзал на стуле.
— Видите, как это вам неприятно! Когда я уезжала из Двориков, я сказала друзьям, где хранятся секреты Глебова.
— Чертовская предусмотрительность!
— Да, вы правы… Так вот, если я завтра не вернусь в село, мои товарищи возьмут письма из тайника и передадут кому следует. И думаю, что выпады против олигархии и прочая демагогия сильно помешают вашей карьере. Теперь арестуйте меня.
— Если я дам слово?..
— Слово?
— Расписку, если хотите!..
— Зачем?
— Что я вас никогда не трону. Вы не обменяете это на мои письма?
— Нет, конечно. Они еще нам пригодятся.
Филатьев побледнел. Это было поражение, тем более страшное, что он не видел никакого выхода! Он скручен по рукам и ногам, и кем? Сейчас же поехать в Дворики, сделать обыск?.. Но о его приезде немедленно узнают и примут все меры, чтобы скрыть письма… Фантазия, изобретательность оставили его. Он видел только пропасть, куда может упасть при малейшем неверном движении. Такое чудовищное совпадение обстоятельств!
— До свидания, господин подполковник. Можете быть совершенно уверенным, что я не шутила с вами.
Ольга Михайловна вышла.
Глава восемнадцатая
Двориковские мужики, погибавшие от голода, пошли на мировую с Петром. Однако Петр торжествовал недолго.
В то самое утро, когда мужики, согласившись на все условия Петра, начали ломать камень, открылись двери кабака, построенного в буераке лавочником.
Рано утром Петр, чтобы вернее закрепить работников за каменоломней, выдал каждому немного денег. К концу дня новый кабак был переполнен. Вина не хватило. Иван Павлович приглашал всех в «Чаевное свидание». Там мужиков ждала толпа баб. Возникла драка, многих мужиков жены увели домой, шум привлек множество людей.
Толпа разбушевались, особенно шумели бабы. Иван Павлович привел стражника, но кабак был пуст. Стражник, по указаниям Ивана Павловича, арестовал десять человек, в том числе Андрея Андреевича.
Узнав об этом, Викентий пошел к Ивану Павловичу и стал уговаривать его прикрыть питейное заведение.
— Вином сам царь велел торговать.
Викентий пригрозил проповедью.
— Ты что, батюшка захотел против царя встать? — Лавочник начал последними словами поносить Викентия.
Тогда Викентий сказал:
— Я отрешу тебя от исповеди и святого причастия!
Иван Павлович крикнул ему вслед:
— Были бы попы, исповедники найдутся. Все вы деньгу больше бога любите!
Утром Викентий за обедней прочел проповедь против пьянства и насадителей кабаков. Проповедь, к его ужасу, была понята превратно, — народ начал кричать: «Сжечь кабак!»