— Вы, случайно, — она пристально поглядела на Алексея Петровича, — не влюбились ли в мою Ольгу?
Алексей Петрович покраснел. Таня снова рассмеялась.
— Не понимаю вашего смеха, — рассердился Алексей Петрович.
— Не надо сердиться. Дело в том, что в Ольгу влюбляются все. Не вы первый, не вы последний! — она вздохнула. — Но это я в шутку.
— Вот бы вам туда! — мечтательно сказал Алексей Петрович, кое-как справившись с краской, выступившей на лице. — Мы бы там…
— Я приеду в Дворики недели через три. Если, конечно, мы с вами не попадемся на этой прокламации. Я буду работать врачом, мечтаю открыть больницу.
— Замечательно!
— Тс-с! — остановила его Таня. — Вы забыли, где мы?
— Забыл, честное слово, забыл! — сердечно признался Алексей Петрович. — Да от таких дел чего только не забудешь. Две старые социал-демократки… Я вам в помощники! Да от нас эсерам житья не будет. — Он задыхался от чувств, переполнявших его. — Вот так Дворики, вот так глухомань!..
— А что такое Дворики? — серьезно заметила Таня. — Думается, не только в нашем селе, в сотнях сел кое-кто томится в ожидании людей, которые показали бы им верную дорогу. Наши Дворики просто символ русского села — села, пробуждающегося и выходящего на новый путь.
— Верно, верно, — подхватил Алексей Петрович, — именно символ. Да оно и по виду символическое… Таких сел, как Дворики, на Руси-матушке тысячи.
— Теперь поговорим о наших делах.
— Да, да, — заторопился Алексей Петрович. — Значит, так: вся техника, как я уже вам сказал, в лесу у возчика. После нашей встречи у собора я обследовал местность. К вашей келье есть отдельная, уединенная дорожка через сад. Может, охранка еще не поставила туда шпиков. Тогда все отлично — мы с возчиком в два приема перетащим сюда типографию. Если шпики стоят, придется идти напролом. Другого выхода нет.
— Я не понимаю одного, зачем эти сложности? Не проще ли было напечатать прокламацию в Саратове, чем тащить сюда технику?
— Я тоже задавал товарищам этот вопрос, но мне сказали, что прокламация, напечатанная и помеченная Саровом, произведет большее впечатление. Кроме того, мне сказано, что на месте, мол, будет виднее, что писать. Стало быть, листовку нам надо сочинить на местном материале. В этом, конечно, есть свой смысл, тем более что прокламацию общего характера сюда должны доставить туляки. Я тут кое-что узнал. Например, насчет чудес… Святые отцы подобрали людей, которые за приличную мзду объявят, что они исцелились у гроба Серафима.
— Фу, какая мерзость! — с отвращением сказала Таня. — Неужели это правда?
— Ручаюсь головой! Я наткнулся на одного знакомца, он, конечно, не знает, что меня принесло сюда. Так вот, он числится в реестре подлежащих исцелению. Уже получил задаток. Он это сделал из озорства, а монахам все равно: лишь бы были чудеса.
— Мерзавцы!
— Что касается техники, то она — мое личное добро, — объяснил Алексей Петрович с веселым огоньком в глазах. — Я три года ее собирал и таскал повсюду. И в Дворики повезу. Может, и там пригодится.
Таня была рада, что в Двориках будет еще один свой человек.
— Поглядите, что делается на улице! — попросил Алексей Петрович.
Таня погасила свечу, открыла ставни.
— Темень непроглядная.
— До скорого свидания!
…Когда мутный рассвет пополз над землей, Алексей Петрович мирно спал в чуланчике, подложив под голову тужурку и накрывшись монашеской ряской. Спала и Таня, но тревожно, то и дело просыпаясь и выглядывая в окно.
Встали они рано и принялись сочинять прокламацию, решив к вечеру набрать ее, а ночью напечатать.
Утром следующего дня в монастыре появилась прокламация Тульского комитета, а через день вышла листовка, помеченная Саровом и подписанная Саратовским комитетом РСДРП.
В сумеречный предрассветный час народ собирался к утренней обедне. Кто-то бросил в толпу листовки. Богомольцы кинулись подбирать их.
Агенты охранки отметили в своих донесениях, что кое-кто из молящихся читал листовки во время службы. Сообщалось также, что после обедни на берегу Саровки можно было заметить кучки людей, которые слушали чтение прокламаций. Иные отплевывались, другие чесали в затылках, раздавались возмущенные голоса насчет обмана с мощами.
Охранке попались отдельные экземпляры прокламаций, найденные в соборе, несколько штук нашли в соборном алтаре, кое-кто из высших духовных чинов обнаружил их в карманах ряс.
Поиски распространителей листовок ни к чему не привели.