— Александр Степанович, что же это такое?
— Пропадаем, учитель! — прохрипел Антонов. — Кончился Кронштадт. Пей! — вдруг дико закричал он. — Чего смотришь, слепой черт! Орясина!
За столом снова запели:
— Пей, говорят, — снова крикнул Антонов. — Нынче пьем, завтра бьемся — жизнь наша такая!
Учитель выпил.
Антонов то забывался в песне, то вдруг замолкал и жевал толстые побелевшие губы. Никита Петрович заметил, как изменился за последние дни Александр Степанович. Еще темнее стали провалы на висках, резче обозначились скулы, и в глазах — безмерная усталость. Такие глаза учитель видел у старых собак.
— Что же теперь делать будем, Александр Степанович? — спросил в тоске Никита Петрович.
Антонов удивленно посмотрел на него и улыбнулся.
— Налог, черти, выдумали. Новую политику заводят. Продразверстку сняли с губернии.
— Чем пить-то, подумал бы, как дальше будем, — сказал Никита Петрович.
— Учи еще меня! Пей!
— Не буду больше! Не время! — Учитель повысил голос. — Позор пить в такое время.
— Пей, говорю, сука! Силком заставлю. Ну, будешь? — Антонов рассвирепел, глаза его налились кровью.
Он размахнулся и ударил учителя. С носа Никиты Петровича слетело пенсне. Учитель нагнулся, стал шарить руками под столом. Антонов носком сапога ударил его по лицу. Люди не видели, что происходило за столом Антонова.
— орали они осипшими, простуженными, сорванными голосами.
Сочиненная неведомо кем песня, которую они пели, стала гимном восстания. Люди плакали, когда пели ее, и жизнь казалась им тогда ненужной, глухой, и не было просвета, не было ничего впереди.
Долго издевался Антонов над учителем, но пить он так его и не заставил. Люди пытались вливать водку силой. Никита Петрович барахтался, дрался. Антонов хохотал. Он всегда недолюбливал этого ученого волосатого человека.
Вырвавшись от Антонова, учитель уехал из Каменки. Он чуть не плакал от стыда и злобы.
После этого случая Никита Петрович как-то сразу завял. Униженный и оскорбленный, злой на всех и на вся, он махнул рукой на дело, в котором участвовал.
Между тем восстание резко пошло на убыль.
Из Тамбова и Москвы приходили мужики, выпущенные из тюрем, и рассказывали чудные вещи. Они божились, что видели Ленина и Калинина, и те говорили им, что тяжкой жизни конец. Они приносили с собой весть о замене продразверстки налогом, о свободной торговле. Напрасно Никита Петрович ездил по селу и уговаривал мужиков «держаться». Мрачно слушая его, они вставляли язвительные словечки. В одном селе учителя просто избили.
Никита Петрович снова возненавидел мужиков. Он стал теперь утверждать, что Антонову скоро придет конец. Но тут же делал неожиданный вывод:
— Александр Степанович слаб, — говорил он Льву. — Нужен диктатор, а не тряпка. К черту все эти союзы и комитеты!
Однажды он явился в Каменку и на заседании «Союза трудового крестьянства» потребовал свержения Антонова.
— Пороть мужика надо, а не цацкаться с ним! — крикнул учитель.
— Видали такого? — обратился Антонов к угрюмым бородачам, заседавшим в комитете. — Пороть, мол, вас надо!
— Сучье племя, — злобно сказал Сторожев, сидевший рядом с Антоновым. — Ишь ты, что несет. И деды ваши нас пороли, и ты пороть желаешь? А если мы тебя вздрючим?
— Интеллигенция! — услужливо добавил Антонов — он был готов на любое, лишь бы сохранить хотя бы тень прежней своей популярности. — Вот такие и в коммуне крутят! Для них мужики хуже скотины.
— Снять с него портки да всыпать, — предложил Сторожев и подмигнул Антонову.
Антонов открыл дверь и позвал дежурных связистов. Те толпой ввалились в комнату.
— Да вы что? Вы это всерьез? — закричал Никита Петрович. Он побелел, руки его шарили по карманам, искали и не находили револьвера.
— Клади его! — крикнул Сторожев, и связисты кинулись на учителя.
Никита Петрович отчаянно сопротивлялся, кусался, плевался, но в конце концов ему скрутили руки и положили его на скамью.
— Снять штаны! — приказал Антонов.
— Александр Степанович, — заикаясь, прошептал учитель, — что ты делаешь?
— Пороть тебя хочу. Не умничай!
Один из связистов сдернул с учителя брюки. В комнате загоготали. Посыпались ядреные шутки.
— Ну что, учитель, кто кого? — спросил Сторожев.