Около одного костра Опанас заметил группу людей, одетых в офицерские шинели, и Николая Ивановича Камнева, которого он хорошо знал. Камнев говорил что-то молодому офицеру. Опанас подошел ближе, пламя бросило на него желтый отблеск.
Николай Иванович узнал Опанаса, подозвал к себе, познакомил с офицером.
— Вот господин скаут вам укажет все эти дома, — сказал он, — мне самому, вы понимаете…
— Да, да, конечно. — Офицер козырнул Камневу и обратился к Опанасу: — Ну-с, молодой человек, где живет врач Гольдберг? Проводите нас к нему.
Никола повел офицера по городу, показывал ему, где живут люди, помеченные в списке, видел, как выволакивали из квартир стариков и молодых, одетых и полураздетых.
Доктор Гольдберг, отец двух видных городских коммунистов, был взят прямо с постели.
Увидев офицера, он стал спрашивать у него, который час: старик рехнулся от страха. Он плелся по улице, наступая босыми ногами на завязки кальсон, спотыкался, бормотал:
— Ах ты, боже мой, что же я не надел носки.
Солдаты подгоняли его прикладами, старик подпрыгивал от ударов и спрашивал:
— Господа, в чем дело? Господа!..
Всю ночь Опанас ходил с офицером. Его тошнило от вида крови и слез. Десятки раз он мог бы улизнуть, но страх был сильнее чувства отвращения к самому себе, и Опанас покорно показывал офицеру улицы, дома, квартиры…
Перед рассветом Опанас отказался идти дальше. Офицеру надоело канителиться с ним, и он отпустил его домой. Никола шел по улицам, то и дело натыкаясь на сломанные двери, столы, табуретки, на сорванные вывески, поваленные тумбы.
На углу Дворянской на столбе он увидел повешенного офицерами доктора Гольдберга. Старик висел, покачиваясь и упершись мертвыми глазами в землю, до которой никак не мог достать…
Утром железнодорожники перешли в наступление, их поддержали рабочие завода «Светлотруд», беднота из соседних сел, и к вечеру порядок в городе был восстановлен.
Евгений Ховань защищался, пока у него не вышли все патроны. Раненный в руку, он сдался. Жители города видели, как он шел в Чека, окровавленный, обтрепанный, но по-прежнему надменный.
Адвокат Кузнецов в тот же день пытался бежать из города, но был задержан. Вместе с Хованем он просидел в тюрьме до лета.
В июле двадцать первого года тамбовские власти потребовали Кузнецова для очной ставки с пойманными антоновцами.
В тот день, когда Кузнецова отправляли в Тамбов, Евгений Игнатьевич Ховань был расстрелян.
Смерть отца свалила Виктора с ног.
Болезнь протекала тяжело, временами Петр Игнатьевич падал духом, ему не верилось, что племянник выздоровеет. Виктор бредил и плакал, сотрясаясь от рыданий, и рядом с ним плакал от жалости к мальчику Петр Игнатьевич.
Порой Виктора мучили кошмары: он пытался встать с постели и бежать, кричал, что за ним гонятся, звал на помощь Джонни, просил Андрея дать ему бомбу.
Петр Игнатьевич не знал, что делать. Несчастья, вдруг обрушившиеся на семью, приводили его в отчаяние. Восстание, затеянное братом, до смерти перепугало его. Когда на улице шла стрельба, он отсиживался дома. Тем не менее после ликвидации мятежа Петра Игнатьевича несколько раз вызывали к следователю и, хотя улик против него не оказалось, со службы его уволили.
Снова пришлось ему сесть за починку сапог.
Воспаление легких, перенесенное Виктором в детстве, грозило тяжелыми последствиями. Врач сказал Петру Игнатьевичу:
— Мальчик предрасположен к туберкулезу. Деревенский воздух, парное молоко, овощи и фрукты — вот что вылечит его.
Петр Игнатьевич вспомнил о своем бывшем денщике. Илья Тарусов, сын богатого мужика, жил с отцом в селе Дворики на юге соседней, Тамбовской губернии. Илья не замедлил ответить на письмо Петра Игнатьевича. Он сообщал, что отец с радостью примет на сколько угодно времени племянника «его благородия», который был так добр к его сыну — простому солдату.
В Двориках Виктору довелось стать свидетелем урагана, пронесшегося над Тамбовщиной и названного впоследствии антоновщиной.
Вернувшись в Верхнереченск, Виктор старался не вспоминать о том страшном и противоречивом, что ему пришлось пережить и что навсегда осталось где-то в потаенном уголке сознания…
Оправившись в деревне после тяжелой болезни, Виктор как-то сразу из мальчишки превратился в юношу. Природа не наделила его ничем особенным, что могло бы бросаться в глаза. Среднего роста, поджарый, с круглой головой, с глазами василькового цвета и чувственной нижней губой, он быстро сходился с людьми, но так же быстро в них разочаровывался. Вспыльчивый, порой взбалмошный, мгновенно загоравшийся какой-нибудь идеей и так же быстро к ней охладевавший, верный в дружбе и легко влюблявшийся, он, по выражению Джонни, был «парнем что надо»…