— Молод, — буркнул недовольно Никита Петрович.
— Сколько же вам лет? — спросил Сторожев. — Двадцать будет?
— Семнадцать, — огорченно ответил Лев.
— Молодец, просто молодец! Поедем завтра в Дворики, а?
Лев сиял от похвал. Когда все возвратились в квартиру учителя, Лев стал расспрашивать Санфирова об Антонове. Но тот заявил, что хочет спать. Сторожев заметил:
— Огромная башка у Степаныча!
— Н-да, — неопределенно буркнул Санфиров. — Голова действительно большая. — И кряхтя стал устраиваться на узеньком и коротком диванчике.
Перед сном Никита Петрович рассказал сыну историю Санфирова и Сторожева.
— Санфиров — унтер-офицер, человек прямой; один раз вспылил да и кокнул какого-то комиссара. Он в большом почете у Антонова, друг его, водой их не разольешь. А Сторожев вроде фермера. Сто десятин земли имел. Машины завел. По-научному землю начал возделывать: знаменитость на всю округу. В семнадцатом году комиссаром Керенского был в нашем районе. А потом, как началась эта катавасия, все у него отобрали — и землю, и лошадей, и коров. Лошадей, говорит, не жалею, а за землю я им отплачу. Землю, говорит, кровью полью, а не отдам. В Учредительное собрание его выбрали. Этот куда хочешь пойдет!
На другой день Лев с уважением рассматривал молчаливого, сурового Сторожева — вот он какой!
Было уже светло, когда все четверо выехали из села. За санями, на которых сидели Лев и его отец, трусили конники сторожевского отряда.
Дворики встретили антоновцев холодно. Сторожев долго бил в колокол, собирая народ, мужики шли неохотно. Никиту Петровича они слушали молча. Изредка лишь слышались оскорбительные шутки и смех насчет его роста.
Лев выходил из себя.
«Черт возьми, — думал он, — их просят, их умоляют, а они издеваются?!»
На обратном пути он заявил отцу, что хочет пойти в отряд к Сторожеву. Никита Петрович цыкнул на него и впервые за много лет грубо обругал. Лев оскорбился, перестал разговаривать с отцом и мучил его своим молчанием целый месяц.
Никита Петрович поссорился с Антоновым весной двадцать первого года, после ликвидации Кронштадтского мятежа. Много надежд возлагали в антоновском штабе на эту захваченную эсерами крепость. Отдаленные от мятежников многими сотнями верст, вожаки антоновщины верили в их победу, ждали падения Питера. Им казалось, что, если рухнет Питер, — развалится и советская власть.
Никита Петрович, словно одержимый, метался по уездам. Он охрип, расписывая победы кронштадтских мятежников.
Каждый день Никита Петрович привозил Льву новости — одна диковинней другой. Размахивая длинными тонкими руками, Никита Петрович кричал о новых победах над красными, о том, что Питер займут вот-вот, если уже не заняли.
В те дни разливанное море было в штабе Антонова и в занятых антоновцами уездах. Весть о том, что эсеры засели в Кронштадте, вихрем пронеслась по селам. Уже одна мысль, что есть где-то сила, которая борется за то же, за что идет борьба на тамбовских полях, приводила антоновцев в исступление.
— Скинем большевистскую власть! — гремел на митингах Никита Петрович. — Поднимайся, братья!
Деревни поднимались, и новые полки шли к Антонову. Брали оружие и средние мужички и уходили в «партизанские армии Тамбовского края».
Как-то вечером, недели три спустя после первых слухов о мятеже в Кронштадте, Никита Петрович вернулся из поездки по округе в столицу восстания — село Каменку.
Мрачное молчание, царящее на улицах, еще вчера полных народа, поразило его.
«Перепились все, что ли?» — подумал учитель, слезая с лошади.
— Эй! — окликнул он часового, стоящего около штаба. — Что тут, перемерли у вас все?
— Амба! — сказал он. — Кончились матросы.
— Брешешь! — закричал Никита Петрович. — Как — кончились?
Часовой, не ответив, отошел. Никита Петрович взбежал на крыльцо и уже в сенях услышал тоскливое пенье. Сердце его упало: давно не пели в штабе эту песню. Он толкнул дверь.
В главной, самой большой комнате штаба, при слабом свете лампы, висевшей под потолком, сидели и лежали люди.
— Пей, ребята, одна смерть! — орал краснорожий, бородатый мужик, один из главарей восстания Иван Ишин. — Пой — жить веселей! Мать ее растак!
Пели все — пьяные и трезвые, пели вразброд, дико, протяжно:
Никита Петрович осмотрелся, увидел Антонова, сидящего за столом в центре комнаты, и протиснулся к нему.