По разным причинам много-много лет не был я в родном краю, в селе, где провел юность. В Тамбове, познакомившись с секретарем обкома партии, я попросил машину и в тот же день отправился в путь — в путь на юг области.
Боже, боже мой! До чего же непохожа теперешняя Тамбовщина на ту, что я видел в детстве, а потом в начале пятидесятых годов!
Отлично, как никогда, разделанная земля… Пруды и водоемы…
Квадраты лесных насаждений, спасающие поля от суховеев, квадраты, куда ни глянь: их заложили в годы, когда был выдвинут знаменитый Зеленый План… Кое-кто потом шумно издевался над ним, кое-кто хотел бы это большое и полезное дело вытравить из памяти людей.
Не удалось. Не удалось, потому что для этого надо было бы уничтожить миллионы посаженных и укоренившихся деревцев: не удалось, потому что крестьянин хорошо знает цену каждого кустика, каждого дерева.
В былые годы огромные сады росли на задах Двориков… Анисы, грушовки, белый налив, антоновка, боровинка, бабушкино, груши бессемянка, дули, бергамоты, вишни, многие-многие сорта, выведенные безвестными селекционерами, сажали в конце прошлого века деды и отцы теперешних жителей села.
Только сиреневого сада на кладбище не тронул топор…
Вынесенное за околицу, окруженное валом, поросшим мелким кустарником, кладбище занимает большую площадь и способно вместить еще много, много поколений.
Не одна буйная голова похоронена была здесь после веселой масленицы, не одна жертва тяжелого кулака Илюхи Чобы или двужильного Петьки Сторожева успокоилась под сиреневыми кустами. Тут нашли отдых множество вечно голодных, вечно несчастных, вечно усталых…
Все кладбище заросло сиренью, трудно пробраться через нее.
Что делается здесь в весеннюю пору, когда расцветает сирень! Все вокруг пропитано чудесными ароматами, дышится легко, и сладко кружится голова — от сиреневого ли запаха, от весеннего ли воздуха, от зеленей ли, ковром раскинувшихся вокруг до самого небосклона!
В мае сюда прилетают соловьи и в теплые ночи такую заводят трель, что хоть до рассвета не спи — слушай, вздыхай, вспоминай молодые годы. Как в прошлые времена, так и теперь в сиреневую пору на кладбище собирается молодежь. Она не боится ни мертвецов, ни таинственных чадных огней, будто бы появляющихся на могилах плохих людей.
Луна заливает кладбище ровным светом, где-то слышатся смех, поцелуи, нежный шепот…
…Я сел на ветхую скамейку у надгробья, заросшего сиренью, и думал: вот мертвые лежат в своих могилах, и вот живые начинают жить. Ничто не превращается в прах: те, кто умерли, жили для тех, кто живет теперь, а живые живут для тех, кто придет вослед.
Все для живых, и только им есть место под небом. Но и труды тех, кого уже нет, остаются, если они трудились для того, чтобы после них лучше жилось, — их любовь и ненависть не исчезли; памятно сделанное ими добро, поэтому даже у мертвых есть своя часть среди живых.
У человека нет власти над смертью, но он властен над своими делами. Не забываются дела неправедных, не забывайте их, но следуйте делам мудрых, они вечны под солнцем, и лишь они животворны!
Итак, все для живых — и добро и зло. Но чтобы покончить с недобрым, надо чтобы все земли, от края до края, все они — лежащие под небесами — не родили кабалу, голод и унижение, а чтобы пахались людьми, преисполненными радости!
Понадобились многие годы борьбы, но в конце концов живые принесли добро для людей — через людей. Добро пришлось добывать кровью. И добыли, ибо всему свое время — время добра для тех, кто теперь имеет его, и время зла для неправедных и злых.
Всему свое время, но можно ли лишь наблюдать течение времен и ждать, что все придет само собой?
Течение времен тоже во власти человека, и он волен ускорить их ход.
Он, Человек, встал, ощущая в себе неизмеримые силы, встал с сердцем, помолодевшим от познания истины, с зорким, просветленным взором, с головой, умудренной многолетием и горем, с волей, не знающей преград, с руками, могучими, как корни древнего дуба, как корни самой Руси, встал во весь свой исполинский рост и вошел в самую кипень урагана и совершил то, что ему надлежало совершить.
Он велик и многомудр, сын земли своих отцов, и он чутко прислушивается к тому, что доносит до него ветер с могильных холмов и с полей, раскинувшихся вокруг а до самого горизонта…
Стайка ребятишек — голопузых и веселых — с криками и смехом промчалась мимо погоста: сверкая глазенками, белоголовые, курносые, они бежали куда-то вдаль. И это, думалось мне, есть жизнь, наш стремительный бег в будущие века.