— Скажи мне, Антонина, неужели я так плохо служил императору, что любой может поверить в то, что я способен на предательство? Какое колдовство ты использовала на Иоанна, чтобы убедить его в подобной чуши? Какие права у тебя имеются надо мною, что ты посмела упоминать мое имя в связи с этим негодяем? Чего ты желаешь добиться? Может, тебе необходимо покровительство императрицы, чтобы покрывать инцест со своим крестником?
Вместо того чтобы оправдываться, Антонина заговорила о его самых болевых точках — о религии и мужественности.
— Мне кажется, что всем, кроме меня, идет на пользу твоя знаменитая христианская терпимость. Но как различить, что это — трусость или вера, когда ты терпишь презрительное отношение Юстиниана? Он тебя бил и оскорблял, как собаку, и как собака ты снова ползешь к нему на брюхе! Когда я в шутку сделала вид, что ты способен на мятеж, я слишком сильно польстила тебе, а ты этого не заслуживаешь!
Велизарий больше не мог терпеть. Он позвал Траяна из приемной.
— Проводи госпожу Антонину в ее покои и помести охрану у ее дверей. Впредь она станет содержаться под строгим арестом.
Траян стоял как потерянный.
Госпожа никогда не видела Велизария в такой ярости. Ее испугала глубокая трещина, разверзшаяся между ними. Она слишком много наговорила ему дерзостей. Госпожа также злилась, потому что у нее отнимали право вести себя так, как ей хочется, и это ее волновало гораздо больше, чем сомнения мужа в ее верности. Госпожа мрачно последовала за Траяном.
Я находился вместе с ней под арестом. Она постоянно мне повторяла:
— Когда меня освободит императрица, это станет дурным днем для Велизария!
Мне удалось сообщить императрице о случившемся. Через месяц, в конце сентября, Велизарий получил приказ отпустить Антонину и возвратиться в Константинополь. Нам не так плохо было под арестом, и мою госпожу никак не ущемляли в ее правах — Велизарий никогда не был мстительным человеком.
Фотий, тем временем, отправился в Эфес, чтобы там захватить Феодосия и привезти его в Дарас, чтобы его тут наказали, хотя Велизарий не давал ему подобного поручения и вообще ничего не знал о его намерениях. Фотию удалось обмануть епископа Эфеса, заявив, что он действует по приказанию Теодоры, и он забрал Феодосия из церкви Святого Иоанна Евангелиста — Феодосий пытался там найти себе приют. Фотий отвез его в пустынное горное местечко — курорт в Силиции, куда посылали выздоравливать раненых кирасиров, и там запер его в хижину, будто по приказу Велизария. Он забрал у Феодосия золото, которое он привез с собой в церковь Святого Иоанна. Эта были деньги, которые госпожа Антонина просила его положить в банк в Эфесе. Она обычно помещала деньги в различные банки в городах Азии, чтобы хранить их там на черный день.
Когда мы прибыли в Константинополь, Велизарий отправился к императрице и просил ее судить госпожу Антонину, рассказав ей все, что узнал. Но императрица накинулась на него, как тигрица, и приказала немедленно помириться с женой.
Велизарий ей ответил:
— Пока жив наш крестник Феодосий, примирение невозможно. Госпожа Антонина им околдована, и она преступно вела себя по отношению ко мне.
Теодора попыталась увещевать его:
— Неужели я поверю тебе, что ты ни разу в жизни не изменял Антонине?
— Она меня в этом не обвиняет, не так ли?
Теодора была по-своему справедливой женщиной и не стала сразу судить Велизария. Но она не смогла удержаться, чтобы не причинить ему боль, наказав его ближайших друзей. Она их обвиняла в реальных старых грехах. Эти грехи были записаны в специальную книжку, предназначенную специально для подобных случаев. Некоторые из них были изгнаны, других заключили в тюрьму. Фотия ждало суровое наказание. Теодора приказала привезти его из Сицилии и арестовать за подлог, воровство и лжесвидетельство. Фотий был консулом, но его раздели и начали пороть, пытать и мучить перед императрицей, пока он не сознался, что солгал Велизарию и не сказал, где скрывали Феодосия.
Что касается помощника Фотия, сенатора, Теодора лишила его всей собственности и приказала поместить его в темное подземное стойло, где ему предстояли страшные муки. Его привязали к яслям коротким поводком, заломив ему руки за спину. Несчастному приходилось все время стоять, как ослу. Он был не в состоянии двинуться или лечь на пол. Он ел, спал и отправлял естественные нужды, стоя. Его так мучили не только из-за госпожи Антонины. Теодора давно желала отомстить этому человеку. Он когда-то еще в клубные времена оскорбил ее и назвал двуногой ослицей. Спустя несколько месяцев таких мук, он сошел с ума и начал громко орать по-ослиному. Его освободили, но почти сразу он умер. Фотия поместили в углу того же самого стойла, но без поводка и узды. Мне следует рассказать конец этой истории.
Фотию удалось дважды с тайной помощью Юстиниана удрать из заточения. Юстиниан всегда ценил Фотия, как полезного ему агента. Оба раза он искал убежища в церкви, и дважды Теодора нарушала неприкосновенность убежища и возвращала его в стойло. В третий раз ему удалось удрать в Иерусалим, где он принял монашеские обеты и уже не боялся мести Теодоры.
Феодосия привезли из Сицилии люди Теодоры к концу ноября. Она не сразу сообщила Антонине о его прибытии, а радостно пошутила:
— Дражайшая госпожа Антонина, мне в руки попала удивительная жемчужина, мне бы хотелось выслушать твое мнение по этому поводу. Пройдем со мной, и ты мне все расскажешь.
Феодора привела госпожу в комнату, где оказался Феодосий. Он выглядел совсем неплохо и играл на кушетке с дворцовым котом. Бедная госпожа потеряла дар речи. Она не верила, что он жив в Сицилии, как говорил Фотий. Теодора оставила их наедине. Она обещала Феодосию после всех страданий и обвинений, что назначит его генералом, и пригласила жить в своем крыле дворца, чтобы ему можно было не опасаться за свою жизнь.
Вот так этот ужасный год подошел к концу. Но Велизарий и Антонина не были вместе. В начале весны следующего года, а именно, в 542 году от Рождества Христова, король Хосров опять пересек нашу границу. На этот раз ему удалось собрать огромную армию, почти в двести тысяч человек. В армии было несколько дивизионов белых гуннов, которых Юстиниан без успеха пытался подкупить, чтобы они выступили против Хосрова. Когда гунны узнали об успешном нападении на Сирию в прошлом году, они присоединились к Хосрову в надежде на богатую добычу. Хосров снова отправился южным путем по правому берегу Евфрата. Он понимал, что начисто выдоил Сирию в отношении золота и серебра и решил не тратить здесь времени даром, а сразу отправиться в Палестину. Антиохия оставалась разрушенной, и Иерусалим был самым богатым городом Востока. Святые места сверкали богатством, а пилигримы обогащали местных жителей, как христиан, так и иудеев.
После отъезда Велизария, командование на Востоке было возложено на Бутца. Бутц заперся в крепости Хиераполис с небольшой армией и боялся даже посылать разведчиков, чтобы узнать, как продвигается Хосров. Он написал Юстиниану, прося как минимум пятьдесят тысяч подкрепления, хотя ему было известно, чтобы собрать подобную армию, Юстиниану придется полностью лишить защиты провинции дома. Недавно была отправлена в Италию огромная экспедиция, собравшая все резервы регулярных войск.
Юстиниан призвал к себе Велизария и заявил:
— Наш верный и прекрасный генерал, мы позабыли все зло, которое ты причинил нам в прошлом, и помним только твои услуги. Собирай свое войско и немедленно отправляйся в Сирию, чтобы защитить священный город Иерусалим от короля-язычника. Нам сообщил генерал Бутц, что Хосров хвастался взять город до Пасхи. Если тебе удастся удержать город, мы станем тебя любить пуще прежнего!
Велизарий был настолько законопослушным, что не стал доказывать императору, что он не причинил ему никакого зла и не начал упрекать его в предательстве. Он всегда считал, что если человек остается верным своим принципам и совести, его не могут обидеть никакие оскорбления. Существует среди христиан поговорка: «Простить врага и ответить добром на зло, значит, положить себе на голову раскаленные угли». Можно сказать, что волосы на голове Юстиниана постоянно были подпалены после его злобных выпадов в отношении Велизария. Интересный парадокс: если бы Велизарий когда-нибудь проявил желание возмутиться и выказал оскорбленное самолюбие или как-то менее терпимо проявил себя, он стал бы равным с остальными генералами Юстиниана, и тогда Юстиниан мог его в чем-то простить и он стал ему более понятен и даже близок. Но Юстиниан никак не мог простить Велизарию то, что он зависел от него, что тот прибавлял ему славы и его трон от этого становился более устойчивым. В то же время Велизарий оставался благородным человеком и, кажется, никогда не совершал ошибок. Велизарий достигал недостижимых высот в военном искусстве, и Юстиниан все больше злился, потому что все больше оставался у него в долгу. Мне еще не раз придется возвращаться к этой теме.