Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой,А справедливости нет ни во дворце, ни в суде.Священнику все равно, что мы продолжаем дозоромПосменно стоять на валу. Достаточно нам вместо бога,Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть.Сердце империи — мы, а не этот облупленный город:Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.
СЕЛЬСКИЙ ОСОБНЯК
(Перевод И. Озеровой)
Этот дом старинный столь известенЛепкой и великолепьем лестниц,Он высокомерьем шелковицУнижает все дома в округе.
Прежде были у него владельцы:Был отец, наследник-сын и внук.Пережив последнего из рода,Дом теперь в пожизненной аренде.
Не было намека на крушенье —Ни фамильных призраков, ни крыс,И в саду фруктовые деревьяЗеленели стройными рядами.
Спальня с очень низким потолкомВ эти годы не пугала спящих.Новым поколеньям неудобстваПринесли бессонницы удушье.
В чопорной почтенности гостинойСтарые ирландские бокалыБыли вдвое ярче, отражаясьВ навощенной памяти стола.
Временно обоями с цветамиЗдесь хозяйка приручила стены,Но благочестивый реставраторСерые панели обнажил.
Дети старый дом до слез любили,Были многоцветны цветники,Под защитой полога супругиДолгой ночью радовали плоть.
Хлам — на чердаке, в подвале — плесень,Не играют соки в старом дубеПрочных балок: если распилить,Как живое дерево, заплачут.
…Парр почтенный прожил сто пять лет(Королю он так похвастал Карлу),Когда он покаялся публичноВ прелюбодеянии с потомком.
Умер Парр, не умер особняк,И его жильцы переливаютЮность в исторические вены,Но роняет черепицу крыша.
Хоть покинул дом последний в роде,Разрывая давнее заклятье,Ставят к трапезе ему прибор,И постель пустую на ночь греют.
Не вернуть его к беседам празднымНад прудом с рисунком белых лилий,К ритуально-чинному застольюГенеалогических гостей.
Этот дом лишь радостями детстваВзрослого способен заманить,Но и в колыбели, и в могилеОн — приемыш на чужой земле.
Ненависти нет у бунтаря,Радости былые не отверг он,А побег из мест не столь почтенныхНе польстит тщеславию его.
Он в себе несет недуг новейший:Благодарность с примесью досады,Унаследует он древний титул,Ибо некому продолжить род.
ЛЮБОВНИКИ ЗИМОЙ
(Перевод И. Левидовой)
Выгиб дерева говорит нам,Откуда сильнее ветер.Наши позы — что ты сердитаИ плохо нам жить на свете.
Но гляди-ка: под ветром склоненные,Не назад мы качнулись — друг к другу, —И ветвями, как прежде зелеными,Гоним прочь свою вьюгу.
КОНЕЦ ПЬЕСЫ
(Перевод И. Озеровой)
Настал конец игры, теперь уж навсегда,И мы, и прочие, хоть редко признаются.И нынче видят небеса, как встарь,С улыбкой веря в звездный плащ Марии.
Хоть кажется, что жизнь по-прежнему беспечна,Бездельничает средь цветов июньских,И пахнет резкой зеленью трава,А вера благостно нисходит с неба, —
Все только призрак: зеркало и эхоСовмещены со зрением и звуком,Зов веры, прежней смелости лишенный,Звучит, как жалоба слепца: «Я слеп!»
Конец безделью, и роптать наивно,Как плакать о своих зубах молочных,Но ропщут многие и на коленяхВзывают к непорочности Христа.
Мы больше не мошенники, не лжем,Мы, наконец, не думаем, как прежде,Что, затаившись в каждом редколесье,Лев или тигр готовы нас сожрать.
И страсть теперь не будет в ложной спесиНевинных втягивать в стыдливый танецОт робкого касанья сквозь перчаткуДо исступленно стиснутой груди.
Любовь, однако, выживет — зарубкойНа плахе под секирой палача.И наших тел безглавым отраженьем,Как зеркало, нас память удивит.
НЕТ БОЛЬШЕ ПРИЗРАКОВ
(Перевод И. Левидовой)
Патриархальное, под балдахином, ложе,Где жили призраки, ночные сны тревожа,Из антресольной тьмы извлечено опятьИ переделано в удобную кровать.
А сами призраки — растеряны, тихи(Где их стенанья, вздохи и грехи?) —Тревожат наш размеренный досугНе более, чем пыль, свербящая в носу.
Бесхитростность к нам возвратилась вновь,Зов темных сил не будоражит кровь,И свет любви — чтоб друга друг узнал —Из глаз в глаза передает сигнал.