Моя мать вместе со мной наблюдала его отъезд.
- Он подобен дьяволу, который вопит: "Все - мое!" Дай Бог, чтобы он не возвратился в Англию, и то же самое случилось с его преступной, жадной до денег бандой. Пусть его кости сгниют в болоте! - воскликнула матушка.
О том же молилось и большинство жителей Лондона. То же самое было написано в "Последнем завещании генерала Кромвеля", где говорилось:
"Во имя Плутона, аминь. Я, Нолл Кромвель, иначе говоря, Бык-производитель из Айль-оф-Ипи, лорд, главный губернатор Ирландии, Великий Заговорщик и Изобретатель всех Бед в Англии, Лорд Неповиновения, Рыцарь Ордена Погубителей Королей, Вор-Генерал Преступников Вестминстера, Герцог дьявольщины, Знаменосец Зла, Следопыт Его Адского Величества, будучи в дурном настроении и плохой памяти составляю свое Завещание в следующей форме…" и т. д.
Мою мать возмутило, что им присудили степени докторов и магистров в Оксфорде.
- Это исчадие ада, - возмущалась она. - Этот краснорожий Нод-Нолл, которого вышвырнули из колледжа, потому что он был тупицей и проводил все время в тавернах и борделях и даже там ничему не смог научиться. Как мог этот бездельник за свои военные заслуги и преступления получить степень доктора права. О, я просто взорвусь от возмущения! Что знает о законности, о праве эта бездарь, кроме того, как принуждать, извращать и разрушать любую законность. Он распял королевство вниз головой!
Когда стало известно, что муж тоже стал знатной персоной, и каждый день участвует в обсуждении важных проблем с другими важными лицами, его знакомые стали постоянно обращаться к нему с просьбами. В основном это были роялисты, чьи поместья были секвестированы. Они умоляли, чтобы он за них замолвил словечко. Муж всем отказывал, говоря, что он уверен, что члены комиссии прекрасно выполняли свои обязанности, и им ничего не нужно подсказывать. Когда несчастные, а это в большинстве своем были женщины, поняли, что никак не смогут на него воздействовать, они начали приходить к Томсону и пытались при помощи слез и небольших подарочков использовать меня. Я ничего не смела от них принимать и четко всем объясняла, что если стану за них просить мужа, то они обязательно проиграют дело. Была одна леди, решившая, что я отвергла подарок, потому что посчитала его плохим, и вернулась с потрясающими драгоценностями. Мне ужасно хотелось иметь подобные украшения; муж никогда меня не баловал. Но я ей сказала, что ее старания напрасны, потому что я никогда не смогу воспользоваться подобной красотой. Если муж увидит их, то решит, что это подкуп, станет меня ругать и потребует их вернуть.
Как-то мне принесли милый подарок - корзинку с небольшими, но очень вкусными персиками, я съела эти персики, не став делиться фруктами с мужем, а дала еще малютке Нэн. Косточки я выбросила в окно. Но я пожалела о собственной жадности, когда на третий день пожаловала супруга сэра Тимоти Тайррелла - дочь архиепископа Ашера. Она начала мне рассказывать о несправедливости в Шотовере и приводила множество других жалоб. Я ее выслушала, и она напомнила мне о том, что на свадьбу они подарили нам разную дичь. Потом леди спросила: не может ли муж замолвить за них словечко перед лордом-президентом суда Брэдшо. Я разозлилась и сказала, что дичь давным-давно съели, и мы были им за это благодарны.
- Прекрасно, а как насчет белых персиков?
- Мне принесли корзинку, и там не было никакой записки. Я не знала, что персики были взяткой, иначе не стала бы их есть.
- Ну, миссис Мильтон, я думаю, что вы не настолько просты, чтобы считать, что персики раздаются даром направо и налево.
- Нет, я так не думала, - ответила я. - Но боюсь, что могу только поблагодарить вас за великолепные персики. Я не ела их с самой войны, когда мне достался один - солдаты отряда сэра Тимоти украли все остальные.
Мать требовала, чтобы я поговорила с мужем по поводу того, что у нас украли все вещи в Форест-Хилл и о том, как парламент бесплатно отдал людям Банбери лес, который им не принадлежал. Она не могла сама поговорить с Мильтоном, потому что ненавидела книги, которые он писал. Но она говорила, что моя обязанность его жены и ее дочери состоит в том, чтобы постараться восстановить справедливость. Мне пришлось поговорить с Мильтоном, но он мне отказал, объяснив, что не станет делать для моих родственников то, в чем отказывал другим. Я ему пыталась объяснить, что это все в его же интересах, потому что он продолжал твердить о моем невыплаченном приданом. Он был должен помочь матери получить то, что принадлежало ей по закону, но ответ был всегда один:
- Я тебя не слышу жена!
Самой настойчивой была госпожа Ройстон, жена печатника, господина Ройстона, которого посадили в Ньюгейтскую тюрьму за публикацию книг, направленных против правительства. Был принят очень суровый закон против публикации подстрекательских или иных вредных памфлетов, книг и газет. Даже тот, кто получал подобные издания, мог быть оштрафован на двадцать шиллингов, а всем исполнителям баллад и разносчикам памфлетов и книг запретили заниматься этим ремеслом.
Эта миссис Ройстон постоянно ждала у нашего дома и каждое утро провожала моего мужа на работу, даже если погода была очень скверной, а он уходил рано. Каждый вечер она ждала его у ворот дворца. Но никогда ни о чем его не просила, а только говорила, приседая:
- Я - жена господина Ройстона. Вы помните несчастного господина Ройстона?
Наконец ее упорство победило, и однажды Мильтон поговорил с лордом-президентом суда. Господина Ройстона освободили из Ньюгейта под обещание хорошего поведения.
Пока мы жили в том доме, я снова забеременела. На сей раз у мужа не было ни времени, ни желания следить за моей диетой или указывать, как мне жить. Он все оставил на милость Природы и молил Бога, чтобы на третий раз у него родился мальчик.
Именно в то время я обратила внимание, что у него ухудшилось зрение в левом глазу. Он стал неуверенно ходить, я обнаружила, что могу ему подавать какие-либо знаки и передавать кушанья за столом, если сижу от него слева, потому что его правый глаз видел вполне прилично. Как-то муж мне заявил, что мы живем в помещении с повышенной влажностью, потому что пламя свечи всегда имело прозрачный ореол. Я сказала, что не вижу никакого прозрачного цветного ореола, и Джонни подтвердил это. Тогда Мильтон признался, что туман застилает ему левый глаз. Кроме того, все предметы кажутся ему совсем небольшим, и теперь такой же туман мешает нормально видеть и правым глазом. Когда он начинал читать до завтрака, оба глаза сильно болели, и он почти ничего не видел.
Мы его предупреждали, что ему следует меньше работать, если он хочет, чтобы этот туман рассеялся, но он не желал ничего слышать. Я преложила делать ему целебные примочки, но муж от них тоже отказался, а только, улыбаясь, спросил, доктором естественных наук какого женского университета я была? Он продолжал работать еще больше, даже по воскресеньям, и занимался книгой о "Христианской доктрине". Мильтон перестал прогуливаться днем, как он делал раньше. Он все так же жадно ел и пил, но перестал расслабляться хотя бы на миг и стал работать за едой.
Его все сильнее мучили газы и были постоянные запоры. У него также началась подагра, потому что без физических упражнений в теле накапливались вредные телесные жидкости и отравляли его организм. Он стал еще более раздражительным и вспыльчивым и потерял несколько зубов, хотя до этого у него были отличные зубы. Но он до того был увлечен работой, что даже не жаловался. Выглядел он все еще вполне прилично. У него не было морщин на лице, цвет лица был свежим, и волосы продолжали блестеть. Он их постоянно расчесывал во время чтения. Мильтон выглядел на тридцать четыре, а не на свои сорок четыре года. Что касается подагры, он сказал, что она является профилактикой против заразных заболеваний - человек с подагрой редко умирает от лихорадки, и хотя в конце концов он может умереть именно от подагры, но может и очень долго прожить.