— Да, вы правы… Другое, это верно… Я виноват перед вами. Мое письмо в ЦК…
— Зина к вам вернулась?
— С Зинаидой у меня все кончено.
— Где же она сейчас?
— Теперь это уже не имеет никакого значения. Кажется, куда-то уехала. Насовсем… — Не поднимая головы и ладонью поглаживая мокрую лысину, Осянин умолк. — Я пришел извиниться… Я понимаю, что мои обвинения были нелепы и напрасны. Сам я во всем виноват. Да, сам… Так что извините, Антон Иванович, великодушно. — Он поднялся и направился к выходу; в дверях задержался. — А насчет пойменных земель я зайду к Сухомлинову.
«Какой у него жалкий вид, — думал Щедров, проводив глазами Осянина. — Видно, горе сломило. А кто в этом виноват?..»
Взволнованная, с лицом бледным, испуганным, в дверях стояла Любовь Сергеевна.
— Антон Иванович, к вам ходоки!
— Кто и откуда?
— Из Елютинской.
— А почему — ходоки?
— Так и сказали: мы — ходоки! Ходоков у нас никогда не было, и я не знаю, что с ними делать.
— Они пришли ко мне? Что же вам еще?
— Они же приехали на двух грузовиках, — виноватым, тихим голосом говорила Любовь Сергеевна. — Их столько, что и в кабинете не поместятся. Может, впускать по одному?
— Ничего, пусть входят все сразу.
Нежданную делегацию Щедров встречал у дверей, каждому пожимал руку, улыбался — так обычно на приемах у входа встречают званых гостей. Входя, мужчины приглаживали чуприны, оправляли пиджаки, женщины перевязывали косынки, и все шли и шли. Щедров уже начал побаиваться, что кабинет и в самом деле всех не вместит.
— Здравия желаем, Антон Иванович! — Коренастый мужчина энергично потряс Щедрову руку. — Вашей секретарше для пущей убедительности сказали, что мы ходоки, а на самом деле мы ездоки, потому что прибыли на грузовиках. Моя фамилия Якимчуков Михаил Семенович.
— Якимчуков, Михаил Семенович? — переспросил Щедров. — Помню, помню Якимчукова, встречались на ферме. Агитатор Якимчуков?
— Он самый! И еще встречались мы на собрании.
— Ну как агитируешь?
— Помаленьку!
— Андрианова Мария Федотовна, птичница!
— Рад видеть вас, Мария Федотовна.
— Коленова Фрося, доярка.
— Здравствуйте, Фрося! Проходите, садитесь на диван.
— Привет вам, Антон Иванович, от животноводов «Кавказа»! Лиходубов Павел Акимович, завфермой.
— А! Лиходубов! Ну как в твоем хозяйстве?
— Маленько лучше, а только похвалиться еще нечем. Стараемся, особенно насчет кормов, чтоб весной о них не думать.
— Емельянов! Помните, ночевали у меня?
— Как же, помню! Андрей Павлович, как поживаете?
В хлопотах. Особенно их прибавилось после собрания. Все думаем, мозгуем, как делу подсобить.
— Прошу, товарищи, рассаживайтесь, — сказал Щедров, предлагая Емельянову стул рядом с собой. — Кабинет маловат для такого форума. Но ничего, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Любовь Сергеевна, нужны стулья. Скажите Митрохину, пусть сам придет и захватит стулья.
Пока елютинцы, гремя стульями, усаживались рядами, как усаживаются на совещаниях, Щедров стоял возле стола и с любопытством смотрел на знакомых и незнакомых ему мужчин и женщин, на их лица, то задумчивые, то веселые, и думал о том, что заставило этих людей приехать к нему. «Не позвонили, не предупредили, а взяли да и прикатили на двух грузовиках. Не ходоки, а ездоки… Но что им нужно? Вот сидит птичница Андрианова. Помню, как она горячо и толково выступала на станичном собрании. Что она теперь хочет мне сказать? А доярку Фросю вижу впервые. Миловидная, с приметными бровями. Сидит скромно, только чуть заметно улыбается. И у Фроси есть ко мне дела. А кто этот усач и что ему нужно? А рядом с ним сидит плечистый детина. Кто он?»
Чтобы не гадать и не раздумывать, Щедров еще немного подождал, пока елютинцы уселись, и сказал:
— Дорогие товарищи, рад видеть вас в райкоме! И так как вы приехали неожиданно, то, надо полагать, не ради того, чтобы повидаться со мной, а ради какого-то важного дела. Какое это дело? Выкладывайте!
— Совершенно верно, — за всех ответил Якимчуков. — Дело, Антон Иванович, и важное и неотложное. Кто начнет излагать?
Молчание.
— Так кто же начнет? — спросил Щедров, — не станем терять времени.
— Начинай, Якимчуков, — сказал Емельянов. — Только без юмора.
— Можно и без юмора, — согласился Якимчуков, вставая. — Антон Иванович, желая поддержать райком, мы приняли решение. Мы — это партбюро и актив.
Заговорили, загалдели разом.
— Товарищи, тише! — крикнул Емельянов, и голоса умолкли. — Кто желает высказаться по существу вопроса — попроси слово. А пока, Якимчуков, поясняй дальше.