Лиза глазами указала на дверь, и он без слов понял, что она приглашала войти в хату, и обрадовался.
— Ну вот, сейчас мы будем обедать. — И опять Никите показалось, что она говорила ласково, как-то по-домашнему, просто. — Хочешь, нажарю картошки с колбасой?
— Хочу, — сказал он так, как говорят в своем доме мужья женам. — Возьми меня в помощники.
— Да я и вина купила, нашего, кубанского рислинга, — сказала она, не отвечая ему и направляясь на кухню. — Выпьем мы с тобой за нашу запоздалую встречу. Сколько прошло годочков?
— Не помню. — Никита шел следом за Лизой. — Да и не надо вспоминать.
Он помогал ей чистить картошку, и опять они говорили не о том, о чем думали. А когда сели обедать и выпили белого кубанского рислинга, Никита, осмелев от вина, сказал:
— Лиза, какая красивая у тебя прическа!
— Давно заметил?
— Сразу, как только вошла во двор и сняла косынку.
— Эльвира постаралась. Она рассказывала, как они с Жаном устроились на новой квартире. Все удобства! Приглашала в гости…
— Опять мы не о том…
— А о чем же?
— Будто и не догадываешься?
— Нет, не догадываюсь. — Лиза нарочно сказала неправду.
— Давай поговорим о том, как нам дальше теперь жить.
— Как жили, так и будем жить.
— Разве теперь можно жить так, как жили?
— Вопрос, Никита, слишком трудный. Лучше его не касаться… Бери картошку, пробуй огурчики, со своего огорода и сама солила.
— Решать-то этот трудный вопрос все одно нужно.
— Как?
— Подскажи…
— Что я могу тебе подсказать?
— Я считаю, что вопрос надо решать просто: ты одна, и я один, и сиротскую свою житуху нам надо соединить. Вдвоем всегда легче.
— Не поздно ли?
— Как рассудить? Ить дело-то наше житейское.
— Это в молодые годы все было легко и просто. А мы уже в летах. У тебя два сына. Как быть с ними?
— Возьмем к себе. Или не согласна?
— Пойдут ли? Им нужна мать, а не чужая тетка.
— Станешь им матерью.
— Смогу ли?
— А почему не сможешь?
— Трудно, ох, как трудно…
— Сыны мои скоро вырастут, уедут учиться или в армию, только их и видели. Так что давай толковать не о них, а о себе. Нам жить, и лучше бы не врозь. Что на это ответишь?
— Помолчу… Что-то скучным получилось у нас сватовство. Налей вина, выпьем еще, может, повеселеем.
— Отчего же тебе невесело? Скажи правду.
— Поползет по станице бабский брёх, вот тебе и вся правда. Скажут, ну вот, дождалась-таки Елизавета своего часа. Долго ждала, бедняжка, и все ж таки дождалась…
— Ничего не скажут, — уверенно заявил Никита.
— В том-то и беда, что скажут. Вот уж сегодня, когда ты чинил крышу, я встретила соседку. Хихикает, глазки строит: «Кто это у тебя уже на крышу взобрался? Аль приймака нашла?» Дом быта, говорю, прислал мастера. «А чего же тот мастер похож на Никиту Андронова, только что без бороды?» — «А я, отвечаю, не приглядывалась, на кого он похож»… Бабы языками почешут, такое начнут плести.
— И пусть плетут, пусть чешут языками. Им не запретишь. Да и чего нам бояться? Мы не воры, ничего чужого не брали.
— Ты герой, я тебя знаю!
— А чего паниковать? Мы поженимся — и все, конец бабскому трепу. И начнется у тебя и у меня новая жизнь. Завтра я пойду в автобазу, понесу заявление. Гришку Колесникова, дружка своего, повстречал. Советует возвращаться в автобазу… А как я буду тебя жалеть! Нет, Лиза, этого ты не знаешь. Продам дом, куплю легковую машину, покатим с тобой через перевал к морю, и заживем мы…
— Деньги за проданный дом надо отдать сыновьям.
— Хватит и им и нам. — Никита не сказал о тех деньгах, которые оставил в мешке посреди двора и которые были положены в сберкассу без него на имя Виктора и Петра. — Послушай, Лиза, как я все обмозговал…
На полуслове Никита умолк и посмотрел на оконную занавеску. Посмотрел потому, что в это время за окном послышался странный, шелестящий звук. Казалось, что кто-то чем-то мягким постукивал о раму и царапал стекло, и этот звук повторялся все чаще. Лиза тоже непонимающе взглянула на окно и, пожимая плечами, сказала: