— Семья, Ваня, — это ты, потому что живешь еще с родителями, ну, пусть еще Петро, как он весь день с отцом на тракторах. — Никита усмехнулся в коротко стриженные усики. — Вот и пусть вас поучает. А я тут при чем? Я живу самостоятельно, мое государство суверенное.
— А что тут такого? — Петро с удивлением посмотрел на Никиту. — На то он и родитель, чтоб разговаривать с нами.
— Да мы же не дети, пойми это, Петро, мы можем обойтись и без родительской опеки. Хватает всяких разговоров на собраниях да на совещаниях. Работать надо, а не заниматься говорильней.
— Ну, задымили братовья! — Вошла мать, открыла окно. — Гасите свои цигарки, слышите, урчит мотор, это батько мчится.
— Мама, хоть вы скажите: зачем я тут понадобился? — спросил Никита. — Ить у меня наряд в кармане, меня на базе ждут.
— Погоди, Никита, малость, батько уже приехал. Он сам тебе скажет.
Мотор застрочил возле порога и, чихнув, умолк. Быстрыми шагами в комнату вошел Андрей Саввич. Кивнул, здороваясь с сыновьями, картуз и брезентовую куртку повесил на гвоздь у дверного откоса, перед зеркалом причесал голову с белыми, словно бы присыпанными пудрой, висками, спросил:
— Что, Никита, давно ждешь?
— Заявился вместе с зорькой, — усмехаясь, ответил Никита.
— Мне пришлось задержаться, — говорил отец, словно бы оправдываясь перед Никитой. — Нас перебрасывают на культивацию подсолнухов, а на троих у нас один «Беларусь». Что на нем сделаешь? Ездил просить вторую машину. Тебе, Иван, поручаю забрать ее сегодня же и перегнать на подсолнухи.
— Вы что, батя, и по ночам не спите?
— Твой вопрос, Никита, к делу не относится, — сердито ответил отец.
— Батя, я спешу в Рогачевскую, на базу, — сказал Никита. — У меня наряды на шифер и цемент.
Отец открыл дверь соседней комнаты и сказал:
— Проходи, поговорим.
В этой небольшой комнате с выходившим в сад окном Никите все было хорошо знакомо еще с детства. Тот же, уже постаревший, диван все так же вытянулся у стены, тот же небольшой стол возле окна, те же табуретка и стул. Когда дом построили, Никита был подростком, на этом диване, тогда еще новом, он спал, за этим столом делал уроки, через это окно выпрыгивал в только что посаженный тогда сад. После Никиты в комнате жил Петро, а сейчас живет Иван и тоже, наверное, скоро женится и покинет родительский кров. Отец заметил, как Никита, войдя в комнату, улыбнулся, и взгляд его потеплел.
— Что, небось припомнил детство?
— Как птицы в гнезде, мы тут выросли… Да, выросли, — сухо повторил Никита. — Так что там у вас ко мне, батя? А то я, честное слово, уже опаздываю.
Отец кивком указал Никите на диван. Колючими, чуточку сощуренными глазами посмотрел на сына, обросшее жесткой щетиной лицо вдруг нахмурилось, потемнело. «Что-то недоброе у него на душе», — мелькнула у Никиты мысль. Некоторое время отец сидел, склонивши голову. Молчал и Никита.
— Давно хотел тебе сказать, посоветовать по-родственному. Все как-то не было времени.
— Говорите, что там у вас.
— Неправильно живешь, Никита.
— Как же мне понимать ваш упрек — «живешь неправильно»? Живу так, как умею.
— Чего вцепился, как клещ, в богатство? Чего наживаешься, чего обрастаешь жиром?
— Я труженик, по специальности шофер и хочу жить обеспеченно. Что в этом плохого? Не понимаю.
— Плохое то, что из Степновска приезжают к тебе грузовые такси, как на ферму, нагружают их кабанами, кролями.
— Верно, когда надо, прибывают. А что? Дорога из Степновска в Холмогорскую отличная, асфальт.
— И увозят от тебя кроликов и кабанов? Увозят?
— Не чужих, не ворованных. Мои, мною нажитые. В чем дело, батя? Вы хотите, чтоб в станице, на черноземе, я жил бы пролетарием, как живет мой двоюродный братец Антон Беглов? Так, что ли? Вы хотите, чтоб я, крестьянский сын, кормился купленным в магазине? А я так жить не хочу и не буду! У меня есть все, и не только для моего стола и для моей семьи, а и для рабочих и служащих Степновска. Пусть лакомятся крольчатиной, едят первосортную свинину и благодарят Никиту Андронова…
— Шабашник, спекулянт! Вот ты кто!
— Батя, вас я уважаю, но оскорблений не потерплю.
— Забором отгородился от людей, цепных собак завел, жадюга! Жену изнурил непосильной работой. Ты же состоишь в партии… Как это могло случиться?