Бледнея скулами, Иван некоторое время стоял и молчал. Не знал, что сказать. Ладонями не спеша подобрал чуприну, с горечью посмотрел на взбешенного отца и ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
— Ваня, что случилось? — спросил Петро.
— Ничего, Петя, не случилось, ничего, — ответил Иван, выходя из дома.
Вскоре появился отец, подошел к рукомойнику, подставил под него голову и долго поливал ее водой. Затем взял полотенце, вытер им шею, лоб, голову, пальцами пригладил мокрый чуб. Петро смотрел на отца, видя его тоскливые глаза, и не знал, как начать с ним разговор. Мать принесла из погребка квасу, тихо, с участием, сказала:
— Попей, Саввич, кваску.
Андрей Саввич пил жадно, прямо из кувшина, крупными глотками, как загнанная на скачках лошадь, и, насытившись, уселся на стул, расстегнул ворот рубашки.
— Петя, ты тоже рано заявился. Что у тебя?
В семье Петро считался любимым сыном, слыл работягой, каких поискать, был примерным семьянином, любил жену Марфеньку и детишек — дочку Алену, школьницу, сыновей Олега и Алексея. Характер у него покладистый, с людьми Петро был вежлив, обходителен, ни отец, ни мать не слышали от него не то что грубого, а даже неуважительного слова. «Весь пошел в меня, честный, порядочный, словом, андроновской закваски, — часто хвастался Андрей Саввич. — А вот Никита и Иван — эти в мать, Устюговы, бирюки и нахальники»…
Петро, как и Никита, рано отделился от родителей. Как женился, так сразу же после свадьбы и сказал отцу:
— Батя, надо мне строиться, обзаводиться своим гнездом, и мы с Марфенькой просим вас подсобить.
— Что так поспешаешь, сынок? Пожил бы с нами.
— Теперь, батя, у меня своя семья, и ежели все мы станем находиться подальше от вас, то роднее будем, — рассудительно ответил Петро. — План мне дают недалеко, через два дома, так что в гости частенько будем приходить.
Как и Никите, отец помог Петру обзавестись своим подворьем. Сообща построили домик на таком высоком фундаменте, что под домом — в диковину холмогорцам — поместился гараж. Пока что в гараже стоял мотоцикл с люлькой, но Петро давно уже лелеял мечту о «Жигулях». Купить же не только «Жигули», но «Москвича» или «Запорожца» было не так-то просто. В правлении хранилась папка очередников станицы Холмогорской, и в той папке вот уже третий год лежало заявление Петра Андронова. Пока Петро ждал своей очереди, у него прибавилась семья: родились два сына, а во дворе, рядом с гаражом, приютился курник, на зорьке в нем надрывались голосистые петухи.
— Так что у тебя, Петя? — переспросил отец.
— Хочу поехать в район насчет «Жигулей», — ответил Петро. — Я же могу купить без очереди.
— Верно, можешь, — согласился отец. — Твой комбайн в прошлом году работал с полной нагрузкой, да и сам ты потрудился на славу. Премию ты получил за свое старание, молодец! А вот покупать «Жигуленка» я тебе не советую. Как отец…
— Не понимаю. — Петро пожал плечами. — Честное слово, не понимаю.
— У тебя есть «Ижевец» с люлькой, совсем новенький. Зачем же еще и «Жигули»?
— Для моей семьи мотоцикл мал, жену и детишек в него не посадишь. А «Жигули» — как раз. — Петро взглянул на мать, как бы прося ее поддержки. — Осенью пойду в отпуск, посажу в «Жигули» свое семейство и через перевал укачу прямо к морю. Что в этом плохого, батя? Живем в век техники…
— Технику, верно, имеем, — перебил Андрей Саввич. — А то, что у Петра Андронова будет две машины, а у кого-то ни одной? Нельзя думать только о себе.
— О ком же ему еще думать? — гневно спросила Фекла. — Петя как вон старался на комбайне, ночами не спал, сил не жалел, трудом заслужил награду.
— В наши дела, мать, не суйся. — Андрей Саввич подошел к сыну, положил ладонь на его упругое плечо. — Обозлился, да? Вынянчивал думку, планы строил — и все на излом? Но пойми, Петро, в станице мы не одни, и негоже нам, Андроновым, выделяться средь своих же людей. Ежели б мы пребывали каждый в своей норе, как сурки, тогда пожалуйста, выделывай что хочешь, выкидывай любые коленца… Ну, чего бугаем косишься? Обдумай мои слова на досуге… А зараз поезжай в отряд. Ежели Иван не взял «Беларусь», возьми сам и начинай культивацию. Я скоро приеду.
— Завтракать будешь? — спросила Фекла, когда Петро, не сказав ни слова, ушел.
— Что-то есть расхотелось.
— Не могу я, Саввич, понять, чего ты вмешиваешься в сыновнюю жизнь? — спросила Фекла, спрятав под фартук руки. — Никиту и Ивана обидел. А за что? Теперь за Петра взялся… Не все же в станице живут так справедливо, как ты.
— А моя сестра Анна и Василий? А их дети? Анне и Василию можно позавидовать. У них две дочки и четыре сына, и ничего плохого о них не скажешь.