Он долго рассматривал этих красивых ребят, простодушных на вид, живописно одетых, с серьезными лицами. Он спросил их по-итальянски, как все произошло, и они рассказали ему о своих действиях так, как будто это было самое простое и обычное дело; министр потребовал доказательств того, что они рассказали, и Челестини, став на одно колено, развязал платок, взял мертвую голову за волосы и спокойно положил ее на письменный стол министра.
Говорить больше было не о чем, разве только о выплате вознаграждения.
Тем не менее его превосходительство, видя как они молоды, предложил им поступить в пансион или в полк, объяснив, что французское правительство нуждается в смелых и решительных юношах.
Они отвечали, что до французского правительства им нет никакого дела, что они честные калабрийцы, не умеющие ни читать, ни писать и не рассчитывающие когда-нибудь этому научиться; что до вступления в полк, то свободная жизнь, к которой они привыкли, плохо подготовила их к воинской дисциплине, и они опасаются, что от них будет мало проку на маневрах и учениях; но вот если говорить о трех тысячах дукатов, то это другое дело, и они готовы получить их прямо сейчас.
Министр дал им клочок бумаги, размером в два пальца, позвал придверника и велел проводить мальчиков к кассе.
Кассир отсчитал деньги; мальчики подставили свой окровавленный платок, получили три тысячи дукатов, связали все четыре конца платка в узел и, выйдя из дворца на площадь Санто Франческо Нуово, очутились в конце большой улицы Толедо.
Улица Толедо — это как бы дворец для народа; вдоль ее домов расположилось множество лаццарони: лежа на солнце, они с наслаждением тянули своими коричневатыми губами макароны из глиняных мисок. Это зрелище возбудило у мальчиков аппетит; они подошли к продавцу, купили полную миску макарон, заплатив один дукат и получив сдачу в размере девяти карлино, девяти грано и двух калли.[9] На эту сдачу они могли бы жить, питаясь таким же образом полтора месяца.
Мальчики уселись на ступенях дворца Маддалони и пообедали так роскошно, как им и не снилось.
На улице Толедо спят, едят и играют. Спать им еще не хотелось, и, покончив с едой, они присоединились к лаццарони, играющим в морру.
За пять часов они проиграли три калли.
Проигрывая по три калли в день, можно было играть если не целую вечность, то, по крайней мере, треть ее.
К счастью, в тот же вечер они выяснили, что в Неаполе существуют такие дома, где можно заказывать обед стоимостью в один дукат и проигрывать тысячи калли в час.
Им захотелось поужинать, и они попросили проводить их в один из таких домов: это был табльдот. Хозяин, взглянув на их одежду, захохотал, но когда они показали ему свои деньги, низко поклонился и заявил, что их будут обслуживать в отведенной для них комнате до тех пор, пока их сиятельствам не будет угодно заказать себе пристойную одежду, в которой они смогут есть за общим столом.
Керубино и Челестини переглянулись; они не очень поняли, что имеет в виду хозяин, говоря о пристойной одежде: их собственный наряд казался им очень хорошим; в самом деле, он состоял, как мы уже говорили, из прекрасной бараньей шкуры, заткнутой за пояс, и прочных сандалий, привязанных к ступням ног; правда, остальная часть тела была обнажена, но, по их понятию, так было удобно и не жарко. Впрочем, они уступили, когда им объяснили, что полный костюм необходим для того, чтобы иметь право заказывать обеды стоимостью в один дукат и проигрывать тысячи калли в час.
Пока накрывали стол в их комнате, появился портной и спросил, какого рода костюмы они пожелают.
Они ответили, что раз уж нужно заказывать одежду, то они предпочитают костюмы калабрийцев, какие по воскресеньям носят богатые юноши в Козенце и Таранто.
Портной знаком показал, что большего ему и не надо, и добавил, что на следующее утро их сиятельства получат заказанные ими костюмы.
Их сиятельства поужинали и пришли к выводу, что равиоли и самбайоне будут получше, чем макароны, лакрима-кристи предпочтительнее чистой воды, а хлеб из крупчатки глотать легче, чем овсяные лепешки.
Поужинав, они поинтересовались у лакея, можно ли улечься на полу, а тот указал им на две кровати, которые юноши приняли за капеллы.
Челестини, определенно взявший на себя обязанности кассира, запер платок с дукатами в нечто вроде секретера, а ключ повесил себе на шею. После этого они благочестиво помолились Пресвятой Деве, а затем, набожно поцеловав нашейные образки, улеглись каждый в свою постель, где, по их мнению, можно было разместиться впятером, и проспали до утра.
9
В одном дукате — десять карлино, в одном карлино — десять грано, в одном грано — двенадцать калли.