Выбрать главу

— Завтра! — пробормотал я, почти бессознательно.

И это слово, полное для меня стольких надежд, отвечало на внутреннюю мольбу.

Чтобы слушать, мы приподнялись немного и оставались и этом положении несколько минут, погруженные в свои мысли.

Вдруг я почувствовал, что о мое плечо ударилась голова Джулианны, тяжело, как безжизненная вещь.

— Джулианна! Джулианна! — кричал я с ужасом.

Благодаря моему движению, голова опрокинулась назад, как безжизненная вещь.

— Джулианна!

Она не слышала. Когда я увидел смертельную бледность этого лица, освещенного последними желтыми лучами, меня поразила страшная мысль. Вне себя, я опустил в кресло безжизненную Джулианну и, непрестанно называя ее имя, я стал расстегивать ее лиф сведенными пальцами, нетерпеливо желая ощупать ее сердце… А веселый голос брата звал:

— Где вы, голуби!

XI

Она скоро пришла в сознание. Как только она могла держаться на ногах, она захотела сесть в коляску, чтобы вернуться в Бадиолу.

Покрытая нашими пледами, она прижалась в уголок, молчаливая. Брат и я время от времени поглядывали на нее с беспокойством. Кучер гнал лошадей. Их галоп звучно раздавался по дороге, окаймленной там и сям цветущими кустами; был мягкий апрельский вечер, небо было ясное. Время от времени я и Федерико спрашивали:

— Как ты чувствуешь себя, Джулианна?

Она отвечала:

— Так себе… немного лучше.

— Тебе холодно?

— Да… немножко.

Она отвечала с видимым усилием. Казалось, наши вопросы раздражали ее; так что когда Федерико настаивал на разговоре, она сказала ему:

— Прости меня, Федерико… Но меня утомляет разговор.

Верх был спущен, и Джулианна сидела в тени, невидимая, покрытая одеялами.

Не раз я наклонялся над ней, чтобы увидеть ее лицо, думая, что она заснула, или боясь, чтобы она снова не потеряла сознание. И каждый раз я испытывал ощущение удивления и страха, когда видел в темноте ее широко раскрытые пристальные глаза.

Наступило долгое молчание.

Федерико и я тоже молчали. Мне казалось, что лошади бегут недостаточно быстро. Я бы хотел приказать кучеру пустить их в галоп.

— Гони их, Джованни!

Было почти десять часов, когда мы вернулись в Бадиолу.

Моя мать ждала нас, очень обеспокоенная нашим опозданием. Увидя Джулианну в таком состоянии, она сказала:

— Я так и думала, что эта тряска повредит тебе…

Джулианна хотела успокоить ее.

— Ничего, мама… Увидишь, завтра я буду здорова. Немного устала…

Но, увидя ее при свете, моя мать воскликнула с ужасом:

— Господи! Господи! На твое лицо просто страшно смотреть… Ты едва держишься на ногах… Эдит, Кристина, скорее, подымитесь наверх, нагрейте ей постель. Поди сюда, Туллио, понесем ее…

— Нет, нет, — отказывалась Джулианна, — не пугайся, мама, это пустяки…

— Я поеду в экипаже за доктором в Тусси, — предложил Федерико. — Через полчаса я буду здесь.

— Нет, Федерико, нет! — воскликнула Джулианна почти резко, точно с отчаянием.

— Я не хочу. Доктор ничем не может мне помочь. Я сама знаю, что мне нужно принять. Пойдем, мама. Господи, как вы быстро ужасаетесь! Пойдем, пойдем…

Казалось, к ней сразу вернулись силы. Она сделала несколько шагов без посторонней помощи. На лестнице я и мать поддерживали ее.

В ее комнате началась судорожная рвота, длившаяся несколько минут. Женщины начали раздевать ее.

— Уходи, Туллио, уходи, — просила она меня. — Ты потом вернешься ко мне. Мать останется со мной. А ты не волнуйся…

Я вышел. Я сел в ожидании на диван в одной из соседних комнат. Я прислушивался к шагам бегающей прислуги, нетерпение мучило меня. Когда я смогу войти, когда я смогу остаться наедине с ней? Я буду бодрствовать около нее, я всю ночь проведу у ее изголовья. Может быть, через несколько часов она успокоится, почувствует себя лучше. Лаская ее волосы, мне, может быть, удастся ее усыпить. Кто знает, не скажет ли она в дремоте между сном и бодрствованием:

— Пойди ко мне.

У меня была странная вера в силу моих ласк. Я еще надеялся, что и эта ночь может хорошо кончится для меня. И как всегда, среди ужаса, порождаемого мыслью о страданиях Джулианны, чувственный образ определился, становился ясным и определенным. «Бледная, как ее рубашка», при свете лампадки, горящей за драпировками алькова, после первого, краткого сна, она просыпается, смотрит на меня полураскрытыми томными глазами и шепчет:

полную версию книги