— Что ж ты домой нейдешь? — спросили Михаила пораженные его рассказом слушатели.
— Боюсь! — отвечал бедняк.
VI.
Между тем слух о чудесном возвращении Михаила дошел до его матери, и она прибежала немедленно, как только о том узнала, к сыну.
При виде матери Михаил был объят каким-то страхом, и точно невидимая сила сотрясла его, как это бывает, кто видел, с бесноватыми.
Опомнившись от страха, Михаил просил находившихся при нем немедленно послать за приходским священником, о. Алексием, в село Гришкино. Желание Михаила было исполнено.
Узнав от посланных о всем случившемся с Михаилом, священник был поставлен в недоумение от такого необыкновенного случая. «Уж не бес ли, явившись в образе человеческом, морочит людей?» — подумал священник и поспешил отправиться к Трудниковой. Тут священник читал над Михаилом заклинательные молитвы из требника Петра Могилы, но не мог обнаружить в нем присутствия злого духа. Странным казалось только, что с того времени, как Михаил увидел свою мать, его не оставляла какая-то робость... Чтобы еще лучше убедиться, что ни в Михаиле нет беса, ни сам он — не злой дух, принявший только образ человека, священник взял его с собой в церковь, отслужил там молебен Спасителю, Божией Матери и Святителю Николаю Чудотворцу и заставил его в алтаре принести перед Господом чистосердечное покаяние во всех грехах своих по чину Православной Церкви. Михаил от искреннего сердца исповедал отцу своему духовному все, что только мог припомнить из своей прежней жизни, когда над ним тяготело материнское проклятие. Прочтена была и молитва, разрешающая его ото всех грехов. Священник все время ожидал, что вот-вот исчезнет привидение, но Михаил оставался по-прежнему Михаилом. Тем не менее и после этого сомнение не оставило священника, и он побоялся допустить Михаила к Причащению Святых Таин.
Вскоре после того Михаил был взят в близлежащий Моденский Николаевский монастырь и там, еще дважды исповедавши грехи свои сперва перед настоятелем, а потом перед монастырским духовником, сподобился наконец приступить и к Страшным Христовым Таинам.
VII.
Любопытство матери Михайловой, а еще более желание убедиться в истинности явления своего сына, так как она и глазам-то своим не слишком доверяла, заставили ее отправиться в Лентево на могилу того, кого она хоронила как своего сына. Ей хотелось было просить отрыть могилу и посмотреть, что там находится, но время сделало свое: на месте, где было погребено тело или то, что считали телом Михаила, были возведены постройки, и могила не могла быть найдена40.
Недели три после своего появления жил Михаил дома. После того его потребовали к становому в волостное правление для допроса, точно ли он то самое лицо, за которое он себя выдавал. Михаил и перед становым стоял на своем, а, чтобы сильнее его убедить в истинности своего показания, он перед всеми здесь бывшими начал перечислять становому его сокровенные грешки.
Крестьяне, перед которыми Михаил открывал темненькие тайны станового, подтверждали, что он говорит правду, и только изумлялись, как это могло быть ему известным, но правда эта настолько не понравилась становому, что он приказал обличителя своего высечь розгами, а затем, как преступника, заковал его в кандалы.
Произведя суд и расправу, становой отправился проверять показание Михаила в Миндюкино.
— Твой это сын? — предложил он вопрос матери Михаила.
— Мой! — отвечала она утвердительно.
— Ваш ли это селянин? — обратился он к прочим миндюкинским крестьянам.
— Наш! — ответила толпа в один голос.
— Эх вы дураки, дураки! — стал их увещевать становой, — вот теперь стоит рабочая пора: уедете вы все в поле — а как спалит он вам всю вашу деревню, вот и будет он вам тогда ваш. Раскаиваться будете, да поздно будет.
Повесили свои носы мужики, почесали затылки, и никто — ни слова.
Алексей Купцов, самый богатый крестьянин из всего Миндюкина, первый отказался от Михаила, за ним — другие, и один по одному все присоединились к Купцову, и Михаила в скором времени, подержавши в холодной, упрятали в дом умалишенных.
На другой день после своего отказа от Михаила Алексей Купцов, первый от него отказавшийся, заболел и вскоре умер от водянки.
Миндюкинцы тут же усмотрели в этом кару Божию за Михаила, но, конечно, пальцем не шевельнули, чтобы выручить бедняка из сумасшедшего дома. Тем не менее «глас народа — глас Божий» — говорит пословица. Да и самая пословица, говорится тоже, во век не сломится, а ломаются и сокрушаются, как утлые ладьи, как гнилые деревья, лишь те, кто попирает правду Божию и правосудие»...
40
Это можно объяснить тем, что еще в недавнее время у нас самоубийц и утопленников не хоронили на общих кладбищах, а предавали земле на таких местах, которые считались пустырями.