За Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание, но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас (Рим. 8, 36-37).
«Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?..»
Когда я шел в обитель, на дороге к ней заблаговестили в большой колокол ко всенощному бдению, а подходил я к святым воротам — зазвонили во все, и со слезой величайшей признательности к Виновнику моего освобождения я вступил наконец в святую обитель с тем, чтобы уже никогда более не возвращаться в мір.
Уже на первых порах моего вступления в монастырь мне пришлось искать благоволения того міра, от которого я так хотел убежать; пришлось об отведении мне кельи просить не настоятеля, а... вдовствующую лебедянскую купчиху Ф...ю С...у, дом которой был в близких отношениях с настоятелем, и просьбы ее имели большое влияние на его волю. Келлия была мне отведена на верху корпуса большой трапезной залы.
Послушание мне было благословлено ко свечному ящику, на этом послушании я пробыл три года.
Недолго, однако, наслаждался я миром и спокойствием в стенах святой обители: исконный враг рода человеческого вскоре омрачил дни мои печалью. Сказано же: «Чадо, аще приступаеши работать Господеви, уготови душу твою во искушение».
Не прошло и трех месяцев со дня моего вступления в монастырь, как постигло меня уже второе по счету искушение. (Первым я считаю то унижение, которому пришлось подвергнуться, прося отвода мне кельи у мирянки.) Стояли дни Покровской ярмарки. В монастыре было много именитого и благочестивого купечества, и свечная выручка была более 200 рублей серебром. Стоял я у ранней Литургии и, видя все умножающуюся выручку — свечную и кошельковую, подумал я: дай-ка я ее всю перенесу после обедни в Троицкую церковь: двери там старинные, прочные, железные со внутренним замком, да еще и другим прочным замком запираются, с накладной старинной цепью. Здесь же, думаю я, и двери плохи, и замок плохой, слабый — как бы не ввести кого во искушение грехом святотатства. Задумано — сделано: во время вечерни незаметно для других перенес я всю выручку в Троицкую церковь, оставив в Покровской только для сдачи рублей двадцать пять.
На этот раз предчувствие мое меня не обмануло: на другой день, во время утрени, пошел пономарь Николай в Покровскую церковь для приготовления необходимого к служению ранней Литургии и к ужасу своему увидел в притворе храма, что входные двери в церковь растворенны, замок сбит и валяется на полу, а свечной ящик взломан, свечи повыкиданны и разбросанны, и с ними кое-где медные деньги. Побежал перепуганный пономарь к настоятелю, настоятель послал гонца за мной, и мы втроем могли только убедиться в одном, что были в св. храме грабители и что они бесследно скрылись. Я сказал настоятелю, что выручки было более 200 рублей, и он, во избежание следствия, строго-настрого запретил и мне, и пономарю разглашать о случившемся. Очень обрадовался настоятель, что я догадался припрятать выручку в верное место, и благодарил меня за сметливость.
В обители в это время в числе братии был один иеромонах из тамбовских дворян, о. Петр, к которому я имел особое душевное уважение и был с ним в отношениях столь близких, что, кроме него, не имел собеседников, и ему я открывал свою душу, как бы старцу. Знал я его еще тогда, когда в первый раз подвизался в том монастыре в саду, в срубе. Часто мы с ним, бывало, скорбели и вздыхали о беспорядках, допущенных слабым управлением, и сокрушались о том неимоверном зле, которое вносят с собою в монастыри вдовствующее духовенство и семинаристы, исключенные из семинарий за неуспешность и безнравственное поведение. А таких в обители нашей была большая часть всей братии.
Вот этому-то иеромонаху я и имел неосторожность и слабость в дружественной, келейной, с глазу на глаз беседе рассказать о случившемся святотатстве. Мог ли я думать, что в его сердце уже засеяны были против меня врагом нашего спасения семена зависти, которая со временем не только в нем, но и во многих из моей Лебедянской собратии разрослась до степени адской злобы? А между тем семена злобной зависти не только уже были засеяны в сердце иеромонаха Петра, но уже ко времени моей откровенной с ним беседы дали, как потом оказалось, и спелый злой плод. И вышло-то это все из-за того, что он был подвержен слабости к «лекарственному», попросту говоря, к водке, и ему в обличение выставляли меня, как пример, достойный подражания. Угнетало его это тем более, что ктитором он был сам в продолжение более десяти лет.
Что он наговорил про меня настоятелю после нашей с ним беседы, то осталось неизвестным, но мне пришлось перенести тяжкое испытание. Упоминаю я о случившемся не для того, чтобы обличать и бичевать в других пороки, но чтобы показать, как через невнимательных к своему спасению и к жизни своей души слабых людей враг-диавол строит свои ковы против всех хотящих жати свое спасение.