Она едва сдерживала слезы. Его одиночество, отъезд Хозе и Войтала и вдруг рассыпавшаяся группа этих веселых, возбужденных, немножко странных, но интересных людей сказались и на Ольге. Она как бы вторично осиротела. Но стоило выехать за пределы Ташкента (ехала она в кабине полуторки), как все то, что угнетало ее в городе, мгновенно растворилось в спокойном воздухе сельской жизни.
Однако на самом канале, куда она, до изнеможения разбитая, с головной болью от переутомления, добралась к утру, агитатор райкома сразу же спросил ее:
— Какая установка есть, не знаешь? Прорабатывать события в Польше?
— А как народ, интересуется?
— Агитатор пожал плечами:
— Еще бы!
— А что по радио?
— По радио чистый скандал. Немцы идут, как на маневрах. Так какая же все-таки установка?
Ольга ответила тоном Сергея Львовича:
— Не знаю, какая установка. По-моему, наша с тобой установка — думать о канале.
Спустя двое суток Англия объявила войну Германии и из Франции сообщили, что начались операции всех наземных, морских и воздушных сил. Тем временем немцы заняли восточносилезский промышленный район Польши и вели бои в шестидесяти километрах от Варшавы. В Млаве развернулось жестокое сражение. Поляки яростно защищались, город и крепость были взяты немцами только после многократных штыковых боев. Судьба Волыни, несмотря на героизм отдельных ее гарнизонов, была ясна. Страна на глазах рассыпалась, как давно не чиненный сарай.
В эти дни Ольга занималась сбором материалов о культурно-просветительной работе на БФК, и цифры, которые она записывала в свой блокнот, невольно перекликались с цифрами убитых, раненых и пленных в далекой Польше.
В сущности в мире шли две войны. На одной войне убивали, жгли города, выгоняли детей из домов в поля, на другой, бескровной войне строили, созидали, растили людей.
В течение августа на канале было прочитано больше тысячи лекций и около десяти тысяч бесед, вышло полторы тысячи стенных газет и работало больше полутора тысяч школ с пятьюдесятью тысячами учащихся.
На канале работало около ста медицинских пунктов, где не только лечили больных, но и подготовляли санитарок и санитаров, вели беседы по санитарии. Тысяча восемьсот колхозников стали бетонщиками, плотниками, каменщиками, арматурщиками, электромонтерами. Появились шестьдесят киномехаников. Двадцать шесть девушек и юношей — способных певиц и танцоров — были взяты на учет областными организациями. Ольга старалась записывать не только цифры, но и имена.
До Маргелана она добиралась на арбах или верхом вдоль кромки уже почти вырытого, а местами и совершенно готового канала. Обезлюдело на нем. Ушли колхозы, выполнившие план, поредели ряды тех, кто еще заканчивал недоделки. Земля звала домой, к хлопку, садам, хлебу. По сводкам штаба БФК, сейчас работало не более девяноста тысяч людей.
В Маргелане Ольга побывала на совещании стариков-садоводов, обсуждавших план высадки шелковицы вдоль всей трассы канала, прошлась по выставке этюдов, сделанных на канале с натуры, и, случайно узнав, что здесь Азамат, разыскала его на междугородной.
— С этими иностранцами я, уртак Оля, все запустил, — вместо приветствия сказал он, вылезая из переговорной будки. — Шура ругает, говорит, все прекрасные корреспонденции передали, один я позади всех остался, как балласт.
— Зарубежные новости слышали?
— А, да! Восстание, уртак Оля, восстание в Галиции. Доктор Горак как, живой? Сколько для него новостей, помереть можно со страху! — и сразу же, отмахнувшись от всего, что не могло послужить ему материалом для корреспонденции, заговорил о грандиозном тое, который на-днях намечается в колхозе Буденного, а также о другом тое, на головном участке, где будет принято от имени всех строителей БФК письмо товарищу Сталину.
Текст письма замечательный. Поэты Гафур Гулям и Хамид Алимджан писали. Поэма, знаешь, абсолютно поэма!
Из Маргелана ранним утром выехали они на стареньком газике, везшем на трассу газеты, обедали в опустевшем, точно брошенном жителями кишлаке, кажется, Кара-Тепе. На желто-серых глиняных стенах домов, принадлежащих строителям БФК, начертаны были серпы и молоты, звезды или приветствия. Канал взрыл часть садов, пропорол хлопковые поля и надвое расслоил кишлак. Древние старцы сидели на кромках сухого канала, как бы ожидая появления воды. Дети возились на «будущей набережной». Женщины нехотя возводили дувалы — глиняные заборы — вокруг новых приусадебных участков, выходящих на канал.
— Скажите, зачем вам дувал? — спросил Азамат одну из женщин.
— Ах, уважаемый, не говорите! Воды ждем, а от воды заслоняемся, такой стыд!.. — и женщина неодобрительно взмахнула рукой, на более откровенный разговор не решаясь.
— Вот тема, уртак Оля! Поднять кампанию против дувалов. Смотрите, как скучно в наших кишлаках, не только женщины — дома в паранджах! Все скрыто, спрятано, на улицу не смотрит ни одно окно, ночью огня нигде не увидишь, все за дувалами, за заборами, только для себя, не дай бог для соседей. Открыть, а? Сбросить с домов паранджу, пробить окна на улицы, на канал, цветы посадить всем, а? Тема, нет?
— Тема.
Ольге было завидно, что эта мысль ей самой не пришла в голову.
— Уртак Оля, вы совсем начинающий журналист, но я замечаю, у вас хороший глаз. У Шуры тоже есть способности, но она может только догадываться, у нее, как это по-русски называется, — нюх, да? Что касается мысли, то она их не имеет, где держать. Между нами, конечно.
— Вы что же, уже остыли к молодой жене?
— Зачем остыл? Я еще не имел времени развести костер. Это я так, вообще, — и перевел разговор на планы своих работ.
Через месяц-другой, как только будут закончены дамбы и перепады, канал наполнят водой, и она пойдет через всю Фергану к таджикам. Таджики примут воду узбеков к себе.
— Тема, да?
— Тема.
— А потом, по весне, начнутся новые каналы и новые люди на других участках пустыни продолжат почин ферганцев.
— Наверно, туда поедут наши лучшие. Опыт передавать.
— Опять тема! — засмеялась Ольга. — Нет, вы здорово планируете, далеко вперед!
— Подожди, подожди, — нечаянно переходя на «ты» и не замечая этого в своем увлечении, проговорил Ахундов. — Армяне начнут у себя каналы, дагестанцы начнут. Наши должны поехать — поздравить и опыт дать. Нет? Опять тема. Дружба народов.
— А я так вот ничего не могу придумать, — грустно призналась Ольга. — Березкин послал меня собрать материал о проделанной культработе, я подсобрала кое-какие цифры и имена, но это что, пустяк!.. Дайте мне какую-нибудь тему, Азамат, у вас их столько, на год хватит.
— Шефство — святой долг. Я дам, почему нет? Вы мне с этими иностранцами много помогли. Пишите! Дети на БФК. О! Три тысячи пионеров было, связь держали, воду носили, новости распространяли, газеты, журналы и так далее. Артисты на БФК! О! У вас, уртак Оля, такой культурный характер, что эта тема как раз вам. Цифры не надо, людей возьмите. Вечером зайдем куда-нибудь в чайхану, я вам все переведу, что расскажут.
И тем же вечером был у нее первый улов. В кишлаке Шур, в переполненной народом чайхане, слепой певец пел песню своего сочинения. Азамат перевел очень точно, а Ольга обработала, как могла.
Песня была свежа, как теплый хлеб.