остались мы с тобой вдвоем на башне.
Мы видели, как подымался с моря
туман, грозивший бурей,
и знойный ветер, возбуждавший жажду.
Вся тяжесть неба, спрятанного в тучах,
была над мысом, и кругом леса
до берега у Кьясси стали черны,
как море; стаями летели птицы,
пред шумом надвигавшимся…
Ты помнишь?
На башне были мы. Внезапно вкруг
настала тишина и ветер стих,
и только было слышно мне, как бьется
твое сердечко, да еще
стук молотка, которым
разбойник, где-то у большой дороги,
ковал поспешно лошадь,
спеша на промысел. Леса казались
немыми, словно на могиле тени;
угрюмою — Равенна, словно город,
разграбленный на склоне дня…
И нам казалось, обе мы погибнем
под тучею нависшею. Ты помнишь?
Но не бежали мы, не шелохнули
ресницею. Мы ждали молний. Помнишь?
Оборачивается к рабе, которая стоит неподвижно перед гробницей с розами.
Как звался тот, Смарагди,
кто в песенке народа твоего
ковал однажды на дворе коня,
под месяцем, и мать ему сказала:
«Мой сын, прошу тебя,—
щади сестру и брата, если встретишь,
и двух влюбленных, любящих друг друга!»
Но отвечал жестокий:
«Когда я встречу трех — я трех возьму,
когда же двух — я одного возьму,
когда же одного — его возьму!»
Как звался он в твоей земле, Смарагди?
Раба
Недобрым именем. К чему теперь
его произносить?
Франческа
Скажи, Смарагди,
что пред разлукой в дар тебе оставить?
Раба
Ты мне оставишь горести три чаши.
Одну я буду пить зарею ранней,
другую в полдень, третью —
когда минует вечер.
Франческа
Нет, горькие три чаши
тебе, Смарагди, не оставлю я.
Ты в город Римини со мной поедешь
и будешь там со мною вместе жить.
Ах, если б на море у нас с тобой
окно там было! стану я тебе
рассказывать все сны мои, чтоб ты
угадывать могла в них лики счастья и горя…
Я буду говорить тебе о милой
моей сестре, о маленькой голубке,
и будешь у окна стоять ты, и, смотря
на фусты и на бригантины,
петь: «Лодочка свободная, куда ты
путь правишь, где у берега пристанешь?»
«Путь к Кипру правлю, к берегу в Лимиссе пристану,—
матросов высажу для поцелуев,
а капитанов для любви!»
Ты хочешь, я возьму тебя, Смарагди,
с собой!
Раба
Чтоб только за тобой пойти,
мне будет радостно ступать на терны,
идти сквозь пламя:
мне только бы с тобою быть!
Ты — небо со звездами,
ты — море с волнами!
Франческа
Море с волнами…
Но что с ведром ты делала, Смарагди?
Скажи мне.
Раба
Я? Я — поливала розы.
Франческа
Зачем ты поливала
не вовремя? Самаритана
обидится на это.
Она всегда сама их поливает,
чуть колокол к вечерне прозвонит.
Что скажешь ты, Самаритана?
Самаритана
Пусть
погибнут розы, только б ты, Франческа,
меня не покидала!
Франческа
Погибнуть розам! Нет, они прекрасны!
А может быть, и святы,
Здесь выросши, в ковчеге этом древнем.
который был гробницею святого
иль непорочной девы…
Она обходит кругом гробницы, прикасаясь пальцем к барельефам ее четырех сторон.
Вот Спаситель,
пятою попирающий змею
и льва; а вот Елизавета
пришедшая к Марии; вот архангел,
явившийся Пречистой; вот олени
к ключу склонились, жажду утоляя…
Выпрямляется, простирая руки к пурпуровым розам.
Кровь мучеников расцветает снова
в огне и в пурпуре. Смотри, смотри,
сестра, какое пламя!
Смотри, как розы разгорелись! Здесь мы
их нашими руками посадили.
То было в октябре, и в день победы
орла Поленты алого. Ты помнишь?
Звучали трубы
меж Газскими воротами и башней
Цанканской в знак привета,
встречая знамя повое,
которое отец наш
дал сделать нам из сорока локтей
малинового шелка;
знамя с длинным древком помнишь?
Его мы украсили
золотым шитьем,
и оно победило! И эти розы