— Ну? Идем!
И снова пошли, так, все время храня молчание, они возвращались к своим. Над их головами свистали дрозды, горизонтальные пучки лучей пересекали им дорогу, а вокруг все усиливалось благоухание рощи.
Спустя несколько дней Эмидио уехал.
Спустя несколько месяцев брат Эмидио женился на Розе.
В течение первых лет своего пребывания в семинарии Эмидио часто думал о своей невестке. Когда законоучители излагали в школе священную историю, он грезил о ней. Во время занятий, когда его соседи, прикрывшись пюпитрами, занимались непристойностями, он закрывал лицо руками, отдаваясь нечистым мыслям. Когда в церкви раздавались гимны в честь Св. Девы, мысли его уносились в бесконечную даль.
Когда товарищи окончательно развратили его воображение, сцена в роще предстала пред ним в новом свете. И подозрение, что он не понял своей спутницы, сожаление, что он не сумел сорвать плод, который предлагали ему, стало мучить его.
Так вот что? Значит, Роза тогда была влюблена в него?.. Значит, он, сам не сознавая того, был так близок к великой радости!..
И мысль эта с каждым днем становилась острее, настойчивее и томительнее, а он, словно наслаждаясь мучительными воспоминаниями, не расставался с нею. Таким образом, для священника, в его однообразной серой жизни, эта мысль превратилась в род неизлечимой болезни, сознавая безнадежность своего недуга, он предался бесконечному унынию и меланхолии.
Так значит он тогда и не подозревал!..
Свечи плакали восковыми слезами. Поднялся сильный ветер, проник сквозь планки жалюзи в комнату и всколыхнул занавески.
Розу стал одолевать сон, она медленно закрывала глаза, и когда голова ее падала на грудь, она вдруг раскрывала их.
— Вы устали? — ласково спросил священник. — Я? Нет, — ответила женщина, переведя дух и выпрямившись.
Но среди глубокой тишины сон снова подступал к ней. Она прислонила голову к стене, волосы закрыли всю ее шею, а из полуоткрытого рта вылетало медленное и ровное дыхание. Она была так прекрасна… И самыми чарующими в ней были ритмичное колебание груди и изгиб колен, сквозивший сквозь легкое платье. Вдруг порыв ветра всколыхнул занавески и погасил две свечи, которые были ближе к окну.
«А если я поцелую ее?» — подумал Эмидио, взглянув на спящую и чувствуя, как растет в нем неодолимое желание.
Среди июньской ночи еще раздавались людские голоса, звуча, как торжественные гимны, там и сям вдали слышались ответные голоса, не сопровождаемые музыкальными инструментами. Луна уже поднялась высоко, и слабый свет свечей не мог победить белого сияния, лившегося на жалюзи и проникавшего через промежутки планок.
Эмидио повернул голову по направлению к постели, где лежал покойник. Его взоры, скользя по суровым и потемневшим линиям лица, невольно остановились на руке, вздувшейся и пожелтевшей, немного согнутой, испещренной темными жилками, он тотчас отвернулся. И вдруг голова Розы, не сознающей своего сна, описала на стене полукруг и склонилась на плечо взволнованного священника. От этого прикосновения прелестной женской головки сердце его томительно сжалось, движение потревожило немного сон, веки женщины чуть-чуть приоткрылись, и край зрачка сверкнул на белом фоне, подобно упавшему в молоко лепестку фиалки.
Эмидио замер, держа на плече драгоценное бремя. Боясь потревожить спящую, он сдерживал дыхание, его сильно волновало биение собственного сердца и стук в висках, которые, казалось, наполняют всю комнату. Но сон Розы не нарушался, Эмидио чувствовал, что силы постепенно покидают его, уступая место невыразимой неге, когда он глядел на эту шею, обольстительно белевшую среди ожерельев из жилок, или вдыхал ее теплое дыхание и запах волос.
Новый порыв ветра, пропитанный ароматом ночи, всколыхнул пламя третьей свечи и погасил ее.
Тогда, перестав думать и бояться, он поддался искушению и поцеловал женщину в губы.
Она вздрогнула и проснулась, открыла глаза, удивленно взглянула в лицо шурина и смертельно побледнела.
Затем медленно собрала волосы на затылке, насторожилась и, взглянув на колеблющиеся тени, спросила:
— Кто потушил свечи?
— Ветер.
Больше ничего не сказали. Оба продолжали сидеть на сундуке, как и раньше, соприкасаясь коленями, в томительной нерешительности, избегая смотреть друг другу в глаза, так как совесть осуждала их мысли. И оба нарочно стали обращать внимание на окружающие предметы, отдаваясь этому созерцанию с притворной настойчивостью, но чувствуя в то же время, что думают об одном и том же. Мало-помалу ими овладел род опьянения.