— Еще захватишь ли его?
Она приняла эти слова за шутку, а приехавши в обитель, убедилась в прозорливости о. Илариона.
14-го пополудни о. Порфирий надел на себя присланную рубашку затворника. Вечером он прощался с братией, попросил к себе отца игумена, объяснил ему свои желания и распоряжения относительно вещей и дел по занятиям и испросил у него последнее прощение и благословение, сказав о близкой своей кончине.
В ночь с 14-го на 15-е, в три часа пополуночи, в начале утрени, о. Порфирий просил удостоить его приобщения Св. Таин, и, когда иеромонах Паисий приобщил его и предложил запить теплотою, о. Порфирий ответил:
— Нет, батюшка! В моем положении легко может возмутиться рвота.
Это были последние слова его. Тут же на лице его заметили отображение некоего благодатного утешения: лицо его, бывшее от жара красным, сделалось вдруг бело и приятно, дыхание же тихо и кратко. Отец Паисий начал читать отходную, и в половине чтения отходной о. Порфирий тихо и незаметно успе о Господе до последней трубы Архангела...
Вот и дни великие Великой Четыредесятницы преполовились! Дожили, по милости и долготерпению Божию, до повторительного чтения Великого канона св. преподобного Андрея Критского: сегодня стояние в честь и славу преподобной матери нашей Марии Египетской. Душа моя, душа моя, возстани! что спиши?..
Душа моя, возстань! Душа моя, проснись
От тягостного сна!
Душа, войди в себя, опомнись, осмотрись:
Ты вся во тьме грехов погружена!...
Зачем ты вверяешься морю сует,
Мечтам своей жалкой дремоты?
И радости жизни, и горестный след,
И смутные сердца заботы,
Покоя отрада и время труда
И шум повседневных событий -
Все это проходит для нас навсегда,
Как сон, поутру позабытый.
А ты средь потока волнений мирских
Забыла, куда им влечешься!
Не помнишь священных обетов своих,
Не мыслишь о том, не печешься:
Взошла ль в тебе жизни бессмертной заря?
Начался ли подвиг твой трудный?
И с чем ты предстанешь пред Бога-Царя
Воздать Ему слово в день судный?
Твой близок час, душа! Быть может, наступил
Последний жизни день,
Когда в томительном бореньи жизни сил
Тебя вдруг смертная застигнет сень!...
И тело растает, как воск под огнем;
Твой рушится столп утвержденья:
Останешься там ты одна ни на чем,
Не став здесь на камне спасенья.
Ты будешь там тяжко во веки страдать,
Стенать, поглощаема бездной,
И жить, чтоб, к несчастию, видеть и знать,
Что нет в тебе жизни небесной...
И ужас суда обуяет тебя;
Всю гнусность свою ты узнаешь:
И в бездне ничтожества скрыла б себя,
Но тщетно сего возжелаешь!
Постигнет проклятие судного дня
Твой грех, твою злость и беспечность...
Увы! — твоих мук не угасит огня
Во веки веков неизменная вечность.
О, воспряни, душа! Молись, чтоб Царь Христос
Тебя не осудил!
За верных Сам Себя на жертву Он принес
И Кровью их пречистою омыл.
Он — наш Искупитель! Бессмертья лучи
Из гроба Его воссияли;
В руке его — неба и ада ключи,
И жизни, и смерти скрижали,
И суд на главы ослепленных врагов,
И рай, и венцы испытаний.
В Деснице Его — беспредельность веков
И вся необъятность созданий.
И Он, мирозданья великий Господь,
От Ангелов трепетно чтимый,
Приявший здесь долу смиренную плоть,
Всем тайно присущ нам, Незримый.
И ясны сердца всех, как день, перед Ним,
И всех Он щадит и врачует,
И долго тебя милосердьем Своим,
Как блудного сына, взыскует.
Стихи эти принадлежат перу вдохновенного Самим Богом трудника Его на ниве Христовой, Алтайского миссионера, архимандрита Макария. Выписываю их в свои заметки, как дар чистой, христианской поэзии, как утешительный отзвук великих и радостных дней Св. Четыредесятницы, приготовляющей сердце наше к приятию и вмещению в себя победного торжества Воскресения Христова.