— Что это за смятение и пение? — спрашиваю.
Мне отвечают:
— Образа несут!
Я горько заплакала, что не могу видеть крестного хода, и со слезами взмолилась:
— Господи! Хоть бы мне кто-нибудь дверь отворил, чтобы мне посмотреть на это!
В то же мгновение крыша надо мною исчезла, и я очутилась на открытом воздухе. Пение же, слышу, все приближается. И стала я с умилением молиться. Вижу: вносят ко мне хоругви, а за ними — образ Спаса Нерукотворного, Которому меня поручила на смертном одре моя покойная мать. Я спрашиваю:
— Какой нынче праздник?
Ко мне подходит какая-то женщина в покрывале и говорит:
— Спас Преображения!
И вслед за этими словами женщина села мне на больные ноги и крепко в них уперлась руками. Я закричала:
— Голубушка, что ты? У меня ноги больные!
— Полно тебе лежать! — сказала мне эта женщина, — я тебе твои ноги вылечу.
— Кто ты? — спросила я ее.
— Я — Взыскание погибших! — ответила Она и скрылась.
Эту ночь я спала очень покойно и, проснувшись, почувствовала совершенное облегчение от своей болезни.
После этого чудесного видения я отслужила молебен Матери Божией, написала икону «Взыскание погибших» и поставила ее в зимней оранжерее между цветущими деревьями. В эту оранжерею ход был прямо из моего кабинета, и я всякий день, при захождении солнца, хаживала туда молиться и всегда получала великое утешение...
И еще видела я сон: будто стою я у окна в своем доме, и передо мною с неба спала какая-то длинная картина... Чей-то голос сказал мне:
— Эта картина с неба спала к тебе.
Я стала ее рассматривать и вижу, что на ней красками нарисовано пылающее в огне сердце.
И после этого я увидала себя в доме умершей моей матери, а кругом дома — пожар страшный, и я с этого пожара таскала огненные бревна. И опять я вижу, что с этого пожара я в испуге вбегаю в дом к матери, но мать меня встречает и в дом не впускает. А из одной комнаты этого дома я слышу стон моего мужа...
И спрашиваю я мать:
— Что это значит, что вы меня не впускаете?
— Здесь — муж твой! — ответила мне мать. — Ты его уже больше не увидишь.
Я рвусь к мужу, плачу... И вдруг вижу: ко мне подходит откуда-то мой умерший брат, подает мне черный креп и велит мне им убирать мою спальню.
— Господи! — закричала я, — куда мне теперь себя девать? Куда бежать?
И вбежала я в какую-то большую пустую комнату. В комнате этой, смотрю, стоит большой, длинный стол, покрытый белой скатертью, а на нем множество ночников, доверху наполненных маслом, и в них — белые фитилики. И вижу я: сидит за этим столом какое-то духовное лицо — старец, убеленный сединами. Я боюсь взглянуть на этого старца и издали вопию к нему:
— Господи! да что же это со мною делается? Когда же мне будет лучше?
— Когда зажжешь ты все эти семь светильников, — ответил мне старец, — тогда тебе будет хорошо!
Вскоре после этого сна мне было что-то вроде видения, необычайного и страшного.
Ездила я в город, в женский монастырь, где имела обыкновение часто молиться перед чудотворной иконой Ченстоховской Божией Матери. Вернулась я из города в сумерках и прилегла у себя на диване. Я не заснула, потому что ясно слышала в соседней комнате разговор мужа с моим братом, но внезапно впала в какое-то необычайное состояние. И вижу я: сижу я у себя в кабинете, и вдруг поднялась страшная буря. В мгновение ока крышу с дома сорвало, а меня подняло на воздух. А буря, смотрю, несет по воздуху леса, дома, скот, людей... Я пришла в неописуемый ужас, закрыла лицо руками и кричу:
— Господи, прости мои прегрешения!... Господи, что же это делается?
И какой-то голос ответил мне:
— Конец міру — Господь идет! Брось грешить, беги к Нему навстречу!
Я подняла голову и вижу: сходит Господь с воинством небесным... И тут раздалось такое пение, что я, грешная, ни описать, ни выразить не могу... И поднялась я на воздух навстречу к Нему, и со мною многое множество людей вознеслось на облаках воздушных... И вижу я: какие то светлые мужи стали расставлять как бы столы.
— Что это, — спрашиваю, — батюшки?
— Господь судить будет весь народ! — ответили мне эти светлые мужи.
От страха я очнулась, вскочила с дивана и в ужасе бросилась к образам молиться.
После этого грозного сновидения я стала более обращать внимания на свою духовную жизнь: танцовать бросила, хотя мне было еще только 25 лет; прекратила есть скоромное по постам и постным дням...
Видно, этим образом угодно было Господу обратить меня на путь истинный.