— Собственный отель так просто не бросают.
— Но вы же его бросили.
Я не собирался делиться с казначеем своими соображениями по этому поводу. Они были слишком интимны и слишком серьезны, если можно назвать серьезной путаную комедию нашей личной жизни. Казначей надул еще один «привет из Франции», а я подумал: существует, безусловно, какая-то сила, которая норовит, чтобы все важное для нас происходило при самых унизительных обстоятельствах. Мальчиком я верил в христианского бога. Жизнь под такой сенью была делом очень серьезным. Я чувствовал его воплощение в каждой трагедии. Он виделся мне сквозь lacrimae rerum [6], словно великан, окутанный шотландским туманом. Теперь, когда жизнь моя была на исходе, только чувство юмора помогало мне верить в него изредка. Жизнь — это комедия, а не трагедия, к которой меня готовили, и я подозревал, что некий всевластный шутник завладел всеми нами, кто едет на этом пароходе с греческим названием {13} (почему голландское пароходство задумало назвать свое судно по-гречески?), и теперь влечет всех нас к кульминационной точке комедии. Сколько раз приходилось мне слышать в толпе после конца спектакля на Шефтсбери-авеню или на Бродвее эту фразу: «Я хохотал до слез!»
— Какого вы мнения о мистере Джонсе? — спросил казначей.
— О майоре Джонсе? Разбираться в таких вопросах я предоставляю вам с капитаном. — Было ясно, что к нему тоже обращались, как и ко мне. Моя фамилия Браун, вероятно, делала меня более чувствительным к комедии Джонса.
Я взял со стола одну из огромных сосисок и сказал:
— А вы используете когда-нибудь эти штуки по их прямому назначению?
Казначей вздохнул.
— Увы, нет! Я уже в том возрасте, когда… Всякий раз crise de foi [7]. Стоит только воспылать.
Казначей посвятил меня в свои интимные дела и теперь ожидал взаимных интимностей, а может быть, капитан затребовал сведения и обо мне, и казначей решил воспользоваться случаем, чтобы получить их. Он спросил меня:
— Каким это образом такой человек, как вы, вообще обосновался в Порт-о-Пренсе? Почему вы заделались hôtelier? Вы и не похожи на hôtelier. Вы похожи больше на… на… — Но тут воображение отказало ему.
Я рассмеялся. Вопрос был вполне уместный, что и говорить, но ответ на него я предпочел удержать при себе.
На другой день капитан почтил нас своим присутствием за обедом, вместе со старшим механиком. Между капитанами и старшими механиками, вероятно, всегда существует соперничество, так как ответственность у них одинаковая. Пока наш капитан завтракал и обедал в одиночестве, точно так же поступал и старший механик. Теперь оба они — капитан во главе стола, механик на противоположном конце — сидели на равных правах под весьма сомнительными украшениями. По случаю нашего последнего вечера на море в меню было дополнительное блюдо, и все пассажиры, кроме Смитов, пили шампанское.
В присутствии начальства судовой казначей держался с несвойственной ему сдержанностью (по-моему, он предпочел бы менее стеснительное общество старшего помощника на мостике, в подветренной темноте), а капитан с механиком явно чувствовали бремя столь торжественной обстановки, подобно священникам, отправляющим праздничное богослужение. Миссис Смит сидела по правую руку от капитана, я — по левую, а присутствие Джонса и подавно не способствовало непринужденности застольной беседы. Ситуацию осложняло даже меню, ибо ради такого случая пристрастие голландцев к тяжелым мясным блюдам развернулось во всю ширь, и тарелка миссис Смит частенько попрекала нас своей пустотой. Впрочем, Смиты захватили с собой из Америки множество всяких бутылок и коробок, которые, точно бакены, всегда отмечали их места за столом, и теперь, видимо считая, что нельзя отступаться от принципов и пить весьма сомнительную по рецептуре кока-колу, они разбавляли горячей водой какие-то экстракты из собственных запасов.
— Насколько я понимаю, — мрачно проговорил капитан, — после обеда ожидаются увеселения?
— Общество у нас немноголюдное, — сказал казначей, — но мы с майором Джонсом все-таки решили, что надо как-то отметить наш последний вечер. Будет, конечно, кухонный оркестр, и мистер Бакстер обещал нам что-то весьма интересное.
Миссис Смит обменялась со мной недоуменным взглядом. Кто такой мистер Бакстер, мы не знали. Неужели у нас заяц на борту?