— Я пришел в номер, а его там больше нет.
— Ты думаешь, он скрылся в горы?
— Нет, мосье Браун, не в горы, — сказал Жозеф. Он стоял внизу, понурившись. — Я думаю, он очень нехорошо сделал. — Жозеф повторил вполголоса надпись, начальные буквы которой украшали мое пресс-папье: — «Requiescat in Расе» [13], — ибо Жозеф был добрый католик и столь же добрый водуист. — Пожалуйста, мосье Браун, пойдемте со мной.
Я пошел следом за ним к бассейну, где совсем в другую эпоху, в золотом веке, хорошенькая девушка занималась любовью. Вода оттуда была спущена. Мой фонарик осветил мелкий сектор и дно, засыпанное листьями.
— В том конце, — сказал Жозеф и, остановившись в нескольких шагах от бассейна, дальше не двинулся.
Доктор Филипо, видимо, вошел в узкую норку тени, падавшей от трамплина, и теперь лежал под ним, скорчившись, подтянув колени к подбородку, точно престарелый утробный плод, облаченный к погребению в приличный серый костюм. Он перерезал себе сначала вены на руках, а потом, чтоб уж наверняка, и горло. Над самой его головой зияло темное отверстие водопроводной трубы. Чтобы смыть кровь, надо было только отвернуть кран. Доктор Филипо проявил к нам максимум внимания, в меру своих возможностей. Смерть наступила недавно. Первые мои мысли были эгоистического порядка: человек не несет ответственности, если кто-то покончил с собой в его плавательном бассейне. Попасть сюда можно прямо с дороги, минуя самый отель. Раньше к бассейну постоянно приходили нищие — всучивать купающимся резные деревянные фигуры и прочую ерунду.
Я спросил Жозефа:
— Доктор Мажио все еще в городе?
Он молча кивнул.
— Ступай к мадам Пинеда, она сидит внизу в машине, и попроси подвезти тебя к нему по дороге в посольство. Ничего ей не говори. Потом прямо сюда, если он согласится приехать. — Это единственный врач в городе, подумал я, у которого хватит смелости заняться врагом Барона, хоть и бездыханным. Но Жозеф не успел отойти от меня, как я услышал чьи-то шаги и голос, который мог принадлежать только миссис Смит:
— Нью-йоркским таможенникам есть чему поучиться у здешних. Они так вежливо нас приняли. Вот что значит чернокожие. А от белых учтивости ждать не приходится.
— Осторожнее, голубчик, тут на дорожке выбоина.
— Я прекрасно все вижу. Сырая морковь незаменимая вещь, если вы хотите сохранить зрение, миссис…
— Пинеда.
— …миссис Пинеда.
Марта шла последняя с электрическим фонариком. Мистер Смит сказал:
— Мы обнаружили эту милую даму внизу, в машине. Там поблизости не было ни души.
— A-а, прошу прощения! Я совсем забыл, что вы решили остановиться у меня.
— По-моему, мистер Джонс тоже собирался к вам, но, когда мы уходили, с ним о чем-то беседовал полицейский. Надеюсь, у него там обойдется без неприятностей.
— Жозеф, приготовь для мистера и миссис Смит номер «люкс» Джона Барримора. И побольше ламп туда. Вы уж нас извините за темноту. Свет должны дать с минуты на минуту.
— А нам и так нравится, — сказал мистер Смит. — В этом есть что-то романтическое.
Если душа, по убеждению некоторых, витает час-другой над оставленным ею телом, каких только банальностей ей не суждено наслушаться, когда в горестной надежде она будет ждать, что вот-вот родится серьезная мысль, прозвучит слово, облагораживающее покинутую ею земную жизнь. Я сказал миссис Смит:
— Сегодня, если вы не возражаете, будет только яичница. Завтра я все налажу, как вам нужно. К несчастью, повар у меня ушел со вчерашнего дня.
— Не хлопочите насчет яичницы, — сказал мистер Смит. — Мы, признаться, относимся к яйцам несколько отрицательно. Но у нас есть дрожжелин.
— А я буду пить свои пивные дрожжи, — сказала миссис Смит.
— Нам только немного кипятку, — сказал мистер Смит. — Мы с женой умеем приспосабливаться. Вы о нас, пожалуйста, не беспокойтесь. Какой прекрасный плавательный бассейн!
Чтобы показать им его величину, Марта повела лучом своего фонарика к трамплину и глубокому сектору. Я выхватил фонарик у нее из рук и направил свет кверху, на декоративную башенку и на балкон, нависавший над пальмами. Окна двойного номера, который прибирал Жозеф, были освещены.
— Вот ваши апартаменты, — сказал я. — Номер Джона Барримора. Оттуда прекрасно виден весь Порт-о-Пренс — гавань, дворец, собор.