Нам говорят, что члены палаты ставят штемпеля. Это заявление о штемпелях мне кажется чрезвычайно щекотливым и поражает меня в устах господина министра юстиции. Ведь могут и о нас сказать, что, кроме тех дел, по которым мы не соглашаемся с Государственной думой, мы на все лишь штемпеля ставим без всякого обсуждения, а, между тем, мы рассматриваем их очень добросовестно и подолгу. То же самое с палатой. Да и разве оценка акта палатой зависит исключительно от членов палаты? Обвинительный акт проходит через прокурора палаты и его товарищей. Товарищ прокурора палаты может снестись с товарищем прокурора окружного суда и сообщить ему, что он ошибся, что обвинительный акт не точен, с пропусками, с неправильной квалификацией, и предложить его изменить. Во всяком случае, в палате каждое дело рассматривается двумя лицами и рассматривается тщательно — товарищем прокурора палаты и членом-докладчиком. Но, господа, разве не то же самое мы имеем в высшем кассационном суде с тех пор, как он разделяется на отделения? Находящийся между нами здесь недавний первоприсутствующий уголовного кассационного департамента, конечно, может подтвердить мои слова, что большинство дел рассматривается первоприсутствующим и обер-прокурором, если они находят это желательным и полезным, а затем это дело слушается по докладу сенатором резолюции, состоявшейся по большей части по соглашению с товарищем обер-прокурора, и только в редких случаях несогласия между ними или между сенаторами дело переносится в департамент. В сущности, решают дело два человека, пользующиеся доверием коллегии и друг другу в смысле тщательного рассмотрения дела доверяющие. То же самое, существует и в судебных палатах. Но предоставить право предания суду во всех случаях необжалования, а их будет четыре пятых всего количества дел, одному лицу, не значит ли сделать это лицо безответственным? Теперь существует надзор. Прокурор палаты знает, кто у него хороший товарищ, кто дурной, кто внимательный, кто невнимательный, и товарищ прокурора собственною властью не может сажать на скамью подсудимых людей, которым грозит серьезное наказание и потеря прав. Скажут, что прокурор палаты будет судить о том, правильна ли обвинительная деятельность местной прокуратуры по приговорам присяжных. Но этим путем нельзя добиться возможности правильной проверки. Мы знаем, как часты у нас нарекания на «суд улицы», на неумелость присяжных и т. п. Такие ссылки будут делаться младшими членами прокурорского надзора в свое оправдание. При оправдательных приговорах присяжных будут говорить: не обвинительный акт нехорош, присяжные нехороши и не умели оценить взглядов обвинительной власти. Но каково же положение того, кто будет таким образом предан суду, т. е. позору публичности, пытке бездушного любопытства праздной толпы и мучению смены надежд, сомнений и страхов? Господа, у нас у всех пример Западной Европы, которая более чувствительна в этом отношении, чем мы, а, между тем, и там подчас совершается судебное мучительство по поводу весьма сомнительных обвинений. Стоит припомнить сенсационные процессы художника Грефа или недавний — графа Эйленбурга… А если человек не виноват, то как он отмоет, как он отскоблит от себя то обвинение, которое к нему предъявлено и по которому он сидит на скамье подсудимых. Но мы знаем психологию человечества. Сначала скажут: «Да, но его оправдали», — а потом будут говорить: «Он за что-то судился», а затем: «У него было какое-то грязное дело, за которое он был под судом», — и честное, быть может, имя человека будет навсегда замарано. Поэтому, по всем этим соображениям, я думаю, что государство заинтересовано в том, чтобы существовала гарантия против поспешного и легкомысленного предания суду, а она существует только при предании судебной палатой, при рассмотрении ею без различия всех и обжалованных и необжалованных обвинительных актов, и, с этой точки зрения, я при окончательной баллотировке буду голосовать против принятия проекта в целом, помня латинское изречение «etiam si omnes ego non» Обращаюсь к вводимому законопроектом состязательному порядку в рассмотрении дел судебной палатой. Защита, допускаемая по проекту Государственной думы, названа здесь министром юстиции декоративной, хотя в на-рисовке этой декорации участвовал сам господин министр юстиции: именно он внес в Государственную думу проект об установлении такого состязательного процесса. Разница между думским проектом и министерским, представленным, состоит только в порядке и способе уведомления жалобщика на обвинительный акт о времени слушания его дела в палате. Я согласен с господином министром в том, что это декорация, вроде тех, которые рисовали, когда Екатерина Великая совершала путешествие по Днепру, для того, чтобы скрыть от ее взора пустынность, незаселенность и бедность окрестной страны. Такая же пустыня, в смысле удовлетворения правосудия, будет, если мы примем первую часть законопроекта. Нам говорят, что в данном случае дело идет о таком вопросе, который никогда не может быть решен удовлетворительно в смысле равенства. Предоставить всем одинаковый достаток и одинаковую защиту невозможно. Звезда от звезды разнствует, говорится в Писании. Да, это правда, но там, где, несмотря на это, уже
существует такое равенство, незачем его истреблять. Это равенство существует по отношению всех обвиняемых перед судом присяжных, а нам предлагают его уничтожить и установить гарантии в предании суду только относительно тех, которые обжаловали обвинительный акт. Что значит в сущности оставление своего адреса в месте пребывания палаты? Это означает допущение защиты для людей богатых или живущих в месте пребывания палаты. Представьте себе человека, который живет в Мезени или Холмогорах и беден. Может ли он оставить свой московский адрес — московской судебной палате? Нет. А если он содержится под стражей — может ли казна принять на себя доставку его в Москву для объяснений? Нет, потому что такой порядок будет для нее разорительным. Следовательно, огромная масса обвиняемых, которые содержатся под стражей или живут вне места пребывания судебной палаты, будут лишены вновь вводимой защиты, которая станет для большинства — фиктивной. С этой точки зрения, такая защита, доступная лишь имеющим средства нанять поверенного, не настоящая защита, предоставляемая населению, а мираж, обман зрения. Я должен оговориться, что вовсе не противник защиты на предварительном следствии, и думаю, что она рано или поздно должна быть введена, но для этого должен быть выбран совсем другой момент процесса. Должна быть введена защита, когда человеку, о котором производится следствие, предъявляется оконченное следствие, и его спрашивают, что он может еще представить в свое оправдание и чем может он дополнить следствие? Вот здесь надо предоставить ему право приглашать поверенного или защитника, могущего авторитетно просить доследования или производства следствия в другом направлении. Изданию Судебных уставов предшествовал манифест 1856 года. Там было сказано: «Правда и милость да царствуют в судах». А в указе Сенату 1864 года, печатаемом при Судебных уставах, этот афоризм был расширен чудными словами о решимости дать русскому народу суд скорый, правый и равный для всех. Можно ли, после этого, вводить неравномерные гарантии и, отнимая их у большинства далеких от палаты и бедных, предоставлять их лишь незначительному меньшинству наличных, близких и достаточных, забывая, что забота о правосудии есть не частное дело, а дело, лежащее на обязанности государственной власти? Отвечаю, — нет, нельзя! И подам голос против «декораций».