Затем нам говорят, что допущение женщин к юридической деятельности будет предрешением общего вопроса о занятиях женщин по государственной службе. Но здесь, очевидно, недоразумение, потому что под государственной службою разумеется деятельность совершенно определенная, которая русской женщине недоступна в настоящее время в силу закона, подтверждаемого особыми из него исключениями. Эта деятельность притом сопряжена с такими элементами, которых не может быть в адвокатуре, а именно: она сопряжена с властью, с правом делать общие распоряжения, с понятием о начальстве и с понятием о подчиненности. Ни одного из этих элементов в деятельности адвоката не существует, ибо то, что говорится о Тесной связи адвокатуры с судом, в сущности, сводится к исполнению адвокатом своих профессиональных обязанностей и к надзору за закономерным исполнением этих обязанностей со стороны совета или суда, — и больше ничего. Поэтому тут элементов государственного служения совершенно не существует. Нужно ли напоминать, что в записке комиссии указан ряд правительственных мероприятий, которыми расширена деятельность Женщины и притом по самым разнообразным сферам деятельности? Нельзя не заметить одну особенность, а именно, что есть много трудовых областей, к которым допускается женщина, связанных с хозяйственными и денежными интересами, и попутно указать, что, к несчастию, ежедневно приходится читать в газетах, а нам, судьям, знать по собственному опыту, сколько соблазна представляют для служащего мужчины, для слабого русского человека, с поддающимся искушению добрым и мягким характером, во-первых, алкоголь, во-вторых, такое прекрасное учреждение, как развращающий население тотализатор, и, наконец, в-третьих, проститутки высшего полета, и какая масса растрат совершается кассирами, казначеями и вообще людьми, прикосновенными к деньгам или допускаемыми к общественному, казенному или частному сундуку — под влиянием этих соблазнов. А много ли приходится слышать о растратах и присвоениях, совершенных женщинами, у которых на руках были деньги? Я таких случаев в моей практике не имел. Ссылаются на иностранные государства… но позвольте сделать одно общее замечание: когда мы хотим стеснить какие либо права, то мы ищем доказательств и оснований для этого за границей; почему же мы, однако, и для расширения прав не обращаемся туда же, а если об этом приходится говорить, ссылаясь на заграницу, то нам отвечают обыкновенно: «Да, но мы, слава богу, своеобразны, своебытны; это совсем до нас не касается и к нам неприменимо». Поэтому можно было бы сказать, что и ссылки на заграницу до нас не касаются. Но, однако, и без этого беспочвенного высокомерия, что же мы видим за границей? Германия не допускает женской адвокатуры, потому что не допускает женщин и к юридическому экзамену. И это совершенно основательно: нельзя неюриста допускать к адвокатской деятельности. Это именно то, что мы признали в комиссии статс-секретаря Муравьева к преждевременной радости наших противников. Говорят об Австрии. Но, ведь, Австрия требует от присяжного поверенного общей политической правоспособности, а ни там, ни у нас этой правоспособности женщина не имеет, и, следовательно, ссылка на Австрию для нас не имеет значения, ибо у нас право быть адвокатом не есть политическое право. А Франция? Я уже не говорю о том, что с 1900 года во Франции женщины допущены к адвокатуре, и меня не убеждает то письмо неизвестного сенатора, который недоволен этим законом. Кто знает, может быть, при голосовании этого закона он был против него и сохранил свое право быть недовольным им всю свою жизнь. После опыта 1900 года, когда за восемь лет стала функционировать 21 женщина-адвокат, женщины были допущены и в другие учреждения, которые довольно близко стоят по характеру деятельности к суду, а именно с 15 ноября 1908 г. они допущены в Conseil des prud’hommes, который разрешает целый ряд вопросов о найме и вообще всяких выходящих из договоров споров, причем он разделяется на бюро de conciliation[92] и бюро de jugement[93]. И в том и в другом женщины допущены на равных правах с мужчинами. Следовательно, во Франции опыт адвокатуры оказался не очень печальным, если можно было через восемь лет издать такой закон. В Швейцарии, в главных так сказать колоритных кантонах, в Цюрихе и Женеве, женщины к адвокатуре допущены, несмотря на то, что эти кантоны строго протестантские и в них веет до сих пор дух Цвингли и Кальвина. Что касается до того, что говорят в своих собраниях адвокаты, то при всем моем уважении к заграничным адвокатам, я думаю, что на их взгляды влияет боязнь конкуренции. Наконец, что касается мнения кассационной палаты в Турине, то на ее боязнь перепроизводства ученого пролетариата лучшим ответом служит наш закон 1911 года. Он именно предоставляет женщинам оставаться учеными пролетариями, мы же предлагаем этим пролетариям не быть пролетариями, а иметь профессиональный заработок.
Обращаюсь к специальным возражениям, которые делаются против законопроекта с этой кафедры. В комиссии представителей министерства юстиции говорилось, что вообще этот закон нежелателен и несвоевременен вследствие особых свойств женской природы. Я не буду разбирать доводы о несвоевременности. Если закон несвоевременен вследствие особых свойств женской природы, то так как эти свойства едва ли когда-нибудь изменятся, то он не будет когда-либо своевременен. Что же касается того, что говорится о нежелательности по особым свойствам женской природы, то под этими особыми свойствами надо разуметь, прежде всего, физические свойства. Но относительно физических свойств мы знаем, что ст. 389 Устава гражданского судопроизводства дает целому ряду женщин— родителям, супругам, имеющим общую тяжбу, заведывающим имениями или делами и т. д. — право выступать в качестве ходатаев на суде, не боясь их физических свойств. Ведь это — станем выражаться откровенно — будут беременность, роды и послеродовое состояние. Но, господа, перестаньте быть опекунами взрослых детей, не заботьтесь о клиенте, дайте и клиенту о чем-нибудь подумать! Если клиент обратится к адвокатессе, которая находится в таком положении, то он не лишен права спросить, может ли она вести его дело? Разве мужчина не бывает тоже в состоянии неспособности к исполнению своих обязанностей? Присяжный поверенный внезапно заболел, его постигла семейная утрата или другое несчастие, а между тем у него назначены дела в разных городах Российской империи. Что же он делает в таком случае? Он дает доверенность товарищу или помощнику с правом передоверять дело. То же самое будет делать и женщина-» адвокат, зная, что скоро настанет время, когда она почувствует себя нездоровой и в течение некоторого времени не будет в состоянии исполнять свои обязанности: она передоверит дело по согласию с клиентом, который ей выдаст такую доверенность, следовательно, тут никакой опасности нет. Как можно взваливать на женщину, говорят нам, адвокатские обязанности? Взваливая их на женщину, вы хотите заставить ее рыскать по делам, прибегать к уловкам, обходить закон, нанимать подставных свидетелей и вообще заниматься всякою скверностью. Но, господа, если бы адвокатура и представляла иногда некоторые нежелательные стороны, так как это слишком обширное собрание людей, с пестрым нравственным развитием, то нельзя же говорить, что вся адвокатура только этим занимается. Мы имеем в адвокатуре слишком громкие и почтенные имена, одно перечисление которых протестует против огульных обвинений, наконец, в нашей среде есть лица, которые были прежде адвокатами и затем, достигнув высоких степеней, стали законодателями. Потому нельзя так размашисто характеризовать адвокатуру. А потом что значит этот довод? Если согласиться с ним, то нельзя женщин пускать и во врачебную деятельность, там ведь орудовал доктор Панченко и были разные истории с прививкой сифилиса и т. п.? Как же вы, господа, женщин пускаете в такую деятельность? Но разве это деятельность? — спрошу я. Ведь это не деятельность, а злоупотребление деятельностью. Женщины ныне получают право быть архитекторами. Как же это можно? Когда в Петербурге есть дом Залемана, который два раза обрушился. Вот какие бывают строители! А вы допускаете их строить дома, которые будут обрушиваться? Но ведь это, господа, игра слов, а не серьезное возражение.