Есть, затем, другое свойство женской природы — это ее духовное свойство, но, опять-таки, мне кажется, что ввиду последних выводов науки, последних слов физиологии и психологии пора бы признать глубокое значение и высокую правду слов Библии, говорящей: «И сотворил бог человека по образу своему: мужчину и женщину сотворил их», т. е. создал их равными. Кроме того,’ наша практическая жизнь показывает, что в самый короткий промежуток времени, несмотря на всякие препоны, сделала женщина в духовном отношении. Я уже называл разные имена и не буду их повторять, но позволю себе указать самые свежие данные: мы имеем прекрасное исследование о «Русской правде» Левашевой и в высшей степени интересный, богатый и огромный сборник исследований о расколе, сектантстве и старообрядчестве, составленный по личным наблюдениям Ясевич-Бородаевской; Киевский университет оставил двух женщин для занятий кафедр; Московская городская управа пригласила госпожу Измайловскую заведовать юридическим отделением. Разве все это не доказывает, что женщина может заниматься, по своим духовным качествам, юридическою деятельностью? Наконец, не забудем, что по сведениям, которые обнародованы недавно в газете «Новое время», во Франции работают в разных свободных профессиях и в числе чиновников 155 тыс. женщин. На население Франции это процент очень большой.
Обращаясь затем к специальным возражениям, я должен повторить то, что не раз позволял себе говорить с этой кафедры. Закон должен быть прямодушен, а мотивы закона ясны, нелицемерны и искренни. В мотивы закона не надо одновременно вводить противоречивые основания и этим составителю давать повод опровергать самого себя. Нам говорят: женщины будут иметь опасное и незримое влияние на судей. Господа, предполагать это можно только, потеряв всякое уважение к судебному ведомству. Я думаю, что сам глава судебного ведомства, который это говорил, откажется согласиться с тем, что можно огульно заподозрить судей в том, что достаточно для них кокетства женщин, женских чар и нашептывания, чтобы решить дело неправильно. Такого рода возражения делались всегда; это своего рода esprit mal tourne, в болезненном движении которого почерпается основание для возражений против допущения женщин к деятельности. Когда великая княгиня Елена Павловна, по мысли Пирогова, предложила послать сестер милосердия в Севастополь, тогда самые грязные инсинуации, самые нечистые картины, самые постыдные предположения окружали ее, несмотря на ее высокое положение. Военное ведомство находило, что это вызовет отсутствие дисциплины в госпиталях, врачебное ведомство находило, что традиционный «фельдшер» гораздо лучше, чем сестра милосердия. Но император Николай 1 не внял этому, и мы знаем, как оправдалось это доверие. В настоящее время, кроме одной Крестовоздвиженской общины, основанной Еленой Павловной, мы имеем 57 общин с 2200 сестер милосердия. При этом я должен сказать, что возражения против допущения женщин в суд, которые касаются опасности и даже незримого влияния женщины— я не хочу думать, что тут имеется в виду влияние с заднего крыльца, которое если и может быть, то одинаково для мужчин и женщин, — основаны на картине, рисуемой воображением, но несогласной с действительностью. Ведь в сущности, когда в обществе, а может быть не просто в обществе, а даже в какой-нибудь иногда очень высокой коллегии говорится о женской адвокатуре, то слушатели рисуют себе зал суда, скамью подсудимых, красивую даму с розой в петлице, которая пылает негодованием, говорит красивые слова, то захлебывается от слез, то мечет громы и молнии и влияет всем этим на судей. На самом деле этого не будет. На даму эту наденут обыкновенный костюм, одинаковый для всех, вроде формы для почтовотелеграфных служащих или вроде фрака, а что касается до крайностей ее и личных каких-нибудь выходок, то ведь на это есть власть председателя, который всегда может поставить адвоката на надлежащее место. Наши председатели в этом отношении довольно энергичны. Женщина чаще всего будет совсем не здесь выступать, женщина будет выступать по гражданским делам. Старый гражданский судья, более четырех с половиной лет будучи председателем Судебной палаты по гражданскому ее департаменту и вместе с тем почетным мировым судьей столичного мирового съезда, я наблюдал за ведением дел присяжными поверенными и замечал, что, когда отыскивается убыток или ущерб, доказать
право на этот убыток или ущерб присяжные поверенные отлично умеют, но когда спросишь, а какой же его размер, то оказывается, что эта мелкая работа, подсчет, вычет, сопоставление убытков, все это хозяйственное подведение итога им кажется мелочным и, вследствие своей невыясненности, обыкновенно должно быть предоставлено доказывать особой в порядке исполнительного производства. Вот именно устранением этого недостатка будет заниматься женщина. Как адвокат, она пойдет преимущественно на гражданские дела и в них будет вносить женскую внимательность, женскую способность различать мелочи и считаться с ними, чем брезгуют мужчины. Затем говорится, что надо пощадить женскую стыдливость. Вот тут и есть то лицемерие, о котором я позволил себе говорить. Женщина будет иметь опасное, незримое влияние на судей, это — сирена, соблазнительница Ева, которая ничем не будет брезгать, чтобы повлиять на судью. И тут же, рядом, говорят, что необходимо охранять ее стыдливость, поберечь ее нервы. Но надо же быть последовательным: если она соблазнительница, никакими приемами не брезгающая, то у нее стыдливости искать напрасно. Притом женщина, как адвокат, может являться защитницей по уголовному делу, где только и могут быть эти грязные подробности, или по назначению суда, или по выбору клиента. Относительно клиента она всегда имеет возможность не принять на себя его защиты, и, следовательно, вопрос о вынужденном оскорблении ее стыдливости падает. А относительно назначения судом, то я думаю, что председатель суда, который назначил бы женщину-адвоката защитницей по делу о мужеложстве, или о скотоложстве, или вообще о чем-либо подобном, был бы достоин дисциплинарного взыскания. Он не должен позволять себе назначать женщин на такие дела. Он обязан заботиться об ее стыдливости, а не закон. Вспомним, наконец, врачей. Разве им не приходится присутствовать при самых тяжких зрелищах, при операциях и т. д., при последних минутах злополучных самоубийц, при невыносимых физических мучениях больного, при терзаниях его близких, при их отчаянии, при их тщетной надежде? Однако же мы женщин от этого не ограждаем. Наконец, делается указание на то, что английские судьи находят, что присутствие женщин в их среде их стесняет. Удивляюсь на английских судей, я о них держусь более высокого мнения. Каким образом отправление правосудия может быть стесняемо присутствием женщин? Разве это происходит в компании кутящих мужчин, где говорят непечатные слова и рассказывают неприличные анекдоты, причем присутствие женщины, конечно, стесняет? Наконец, если публичность заседаний, где сидят женщины в публике, судей не стесняет, то почему же их стесняет то, что женщина является как адвокат. А затем, подымается вопрос о необходимости вообще охранения женской стыдливости. Я тоже стоял бы за это, но это не имеет ничего общего с женщинами-адвокатами. Охраняя женскую стыдливость в суде и не допуская для этого женщин в адвокатуру, вы, однако, ничего не мажете, господа, предпринять против того яда порнографии, который каждый день еще в очень недавнее время наша извращенная беллетристика разливала среди русских читателей и нашей женской молодежи. Вы ничего не в силах предпринять против кинематографов, которые показывают народу методологию и систематику убийств и других преступлений, показывая, например, как совершается ограбление почтовых отделений или бросание людей под поезд. Вы ничего не можете сделать против кинематографа, о котором еще сегодня напечатано, что там представляется картина, как женщина, возревновав сестру, желающую выйти замуж за любимого ею человека, подходит к ней и обливает ей лицо серной кислотой. Против этой и других подобных ей, развивающих кровожадные чувства или разжигающих похоть картин, свободно допускаемых с постыдным попустительством, вы ничего не можете сделать, а будете путем исключения женщин из адвокатуры ограждать их достоинство и стыдливость?! Мы читаем наряду с этим, — и это до сих пор не было опровергнуто, — что в городе Чистополе учебное начальство требует, чтобы учительница, при поступлении в школу, представляла, кроме свидетельства о благонадежности, свидетельство врача о том, что она физически невинна! После этого едва ли возможно говорить о необходимости защищать стыдливость в суде. Стоит представить себе — в уездном обществе— положение свидетельствуемой и репутацию той, которая в справедливом негодовании откажется от осмотра, рискуя потерять кусок хлеба… Вот где нужно защищать стыдливость!