Несмотря на все политические перемены, судебное сословие во Франции и до сих пор представляет нечто цельное, устойчивое и авторитетное. Поэтому и ежегодное начало своей обычной деятельности после летнего отдыха оно обставляет особою торжественностью. Пред открытием осенних заседаний члены всех судов, отправляющих правосудие в Palais de Justice, прокурорский надзор и адвокатура идут церемониально, в своих красных (у членов кассационного суда — с горностаем) и черных мантиях и шапках (беретах) в «святую капеллу». Архиепископ парижский служит обедню, la messe rouge, под пение изысканного хора и музыку органа, и дает свое благословение на наступающий судебный год. В том же торжественном, иерархическом порядка, со старшими по званию судьями впереди, шествие направляется в залу кассационного суда, где, в присутствии «хранителя печати» (министра юстиции), открывается особое заседание, 1’audience solenelle de rentree[73]. Президент кассационного суда предоставляет слово обер-прокурору, а тот просит разрешения передать его прокурору палаты (Avocat general), который и говорит обыкновенно речь о ком-нибудь из славных предшественников нынешних судей, поминает в кратком некрологе умерших за год членов судебной корпорации и оканчивает беглым обзором деятельности судов и адвокатуры. При этом кресла умерших за год членов кассационного суда остаются незанятыми; трогательный обычай заставляет считать этих умерших еще некоторое время присутствующими среди товарищей и делящими их постоянный труд и редкие радости… Заседание оканчивается присягою членов совета адвокатов, грандиозная зала пустеет — и ежедневная рабочая жизнь Palais de Justice вступает в свои права.
История наших судебных мест в столицах не представляет подобия только что рассказанной. Она отрывочнее, короче, бледнее, От допетровских приказов не осталось и следа; ничего достопамятного не представляют и здания присутственных мест старого устройства. В Петербурге красивое, хотя и неудобное по внутреннему расположению, здание присутственных мест на Адмиралтейской площади с половины семидесятых годов отдано под помещение квартиры и управления градоначальника, а в Москве безобразное, тяжелой безвкусной архитектуры такое же здание у Воскресенских ворот, при котором одно время помещалась и долговая тюрьма, называемая в просторечии «ямою», сломано и на его месте красуется оконченное вчерне, великолепное, выдержанное в старом русском стиле, здание думы. Притом в этих зданиях помещались не одни судебные места. Поэтому история судебных зданий начинается у нас собственно со введением судебной реформы в 1866 году. Многие из нас помнят, как эти здания получили свое настоящее назначение, как зародилась в них внутренняя судебная жизнь, молчаливыми свидетелями которой сделались эти старые стены.
Вопрос о помещении для новых судов (судебной палаты и окружного суда) в Москве разрешился без особых затруднений. Громадное, величественное сенатское здание, возвышающееся в Кремле и смотрящее чрез его зубчатые стены на Красную площадь, заключало в себе шестой, седьмой и восьмой департаменты Сената и давало приют нескольким учреждениям придворно-хозяйственного характера. Но старые судебные департаменты Сената были обречены на постепенное и притом довольно скорое упразднение. Их права, в ряду высших государственных учреждений, должны были перейти к кассационным департамент там; их функции как высшей апелляционной инстанции — к судебным палатам. Прежнее право ревизии приговоров высших судебных мест умирало, и вместо него являлась неведомая дотоле, чуждая нашему законодательству кассация. Чем шире разливалась судебная реформа по Руси, тем слабее становилось биение самого сердца старого судебного строя — судебных департаментов Сената, тем более суживался район, в котором чувствовалось это биение. Поэтому именью в этом здании, как законные и полные жизни наследники, и должны были поместиться новые суды, тем более, что придворное ведомство охотно очищало занимаемые им в нем помещения.
Московское сенатское здание было выстроено по чертежам архитектора Казакова, человека чрезвычайно талантливого. Оно было заложено 7 июня 1776 г., именно с целью поместить в нем Сенат, который ютился до тех пор в особом отделении Потешного дворца. Постройка обошлась в 760 тыс. руб. серебром, как видно из мраморных досок, поставленных по бокам входных ворот и изготовленных в 1790 году «человеком цесарской нации» Иоганом Лиме. К сожалению, подробных сведений о ходе работ по сооружению этого здания, соединяющего монументальное величие с изяществом, более не существует. Документы, заключавшие их, сгорели во время нашествия Наполеона в 1812 году. Достоверно, однако, что для постройки сенатского здания были снесены многие строения, хранившие на себе следы седой старины. Еще в начале XVIII века, на месте, над которым теперь гордо высится легкий и смелый купол знаменитой круглой залы или ротонды, находились: конюшенный двор Чудова монастыря, церковь Космы и Дамиана, церковь св. Петра митрополита, сооруженная царем Алексеем Михайловичем, дома бояр князей Трубецких и Родиона Стрешнева и, наконец, подворье Симонова монастыря, на котором «ставили» приезжих лиц духовного звания, коим приходилось видеться с царем. На этом подворье был в течение некоторого времени поставлен и знаменитый протопоп Аввакум, возвращенный из первой своей ссылки. Он сам повествует присущим ему ярким, своеобразным языком в своем «житии» об этом кратком периоде возвращения к нему милости «тишайшего царя». «Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: «Здорово ли де протопоп живешь? Еще де видеться бог велел…» И я супротив руку его поцеловал и пожал, а сам говорю: «Жив господь, жива и душа моя, царь государь! А впредь, что повелит бог». Он же миленькой вздохнул да и пошел куда ему надобно; и иное кое-что было, да что много говорить? Прошло уже то. Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремле, и в походы мимо моего двора, ходя, кланялся часто со мною низенько таки, а сам говорит: «Благослови де и помолися о мне»; и шапку в иную пору мурманку снимаючи, с головы уронил, едучи верхом. Из кареты бывало высунется ко мне, тогда и вси бояре после него — челом да челом…»
Главным украшением сенатского здания служит, без сомнения, круглая зала, с двойным кольцом окон и величественным, гармонически сведенным, смелым куполом. Предание говорит, что купол этот, при его окончании, возбуждал тревожные сомнения в помощниках Казакова. Но уверенный в себе, преданный делу и знающий его, строитель приказал наложить на вершину купола (где затем была помещена бронзовая статуя Георгия Победоносца, а ныне стоит традиционное изображение закона) особую тяжесть и, став на нее, велел отнять леса, подпиравшие свод… Внутренность залы, с ее рядом изящных колонн коринфского ордена, с горельефами, изображающими важнейшие события из царствования Екатерины II, с белыми лепными украшениями на светло-голубом фоне производят превосходное впечатление. Чем-то могучим и вместе радостным веет от этих строгих линий и тонких закруглений, залитых светом…
Круглой зале пришлось, однако, испытать в свое время тяжелую участь. И с нею произошло то же, что с la Sainta Chapella в Париже, только в роли конвента и директории здесь выступил граф Аракчеев. По его докладу, красивейшая зала Москвы была отдана под помещение архива инспекторского департамента военного министерства. Архив этот «въехал» в залу в 1819 году и загромоздил ее шкапами и тюками старых дел. Когда в 1865 году вспомнили о том, что большая зала могла бы иметь другое назначение, она оказалась в самом печальном виде. Сырость пестрила стены, покрытые пылью и плесенью, оконные рамы рассохлись, многие лепные украшения были повреждены, во всех углах валялась затканная паутиною масса всякой дряни и рвани, веревок, поломанной мебели и т. п. — и одни лишь горы слежавшихся и затхлых дел о прохождении безвестными деятелями их безвестной службы гордо возвышались среди коринфских колонн», заслоняя собою скульптурные изображения, напоминавшие «Екатерининскую славу…»
Для приведения залы в порядок и для придания ей соответствующего ее назначению вида пришлось образовать особую комиссию. Когда было решено приспособить сенатское здание для новых судов, товарищ министра юстиции Н. И. Стояновский выехал, 17 февраля 1866 г., в Москву, чтобы установить план работ — и ко времени открытия новых судов в конце апреля сенатское здание уже представляло ряд прекрасных, светлых и обширных помещений, в которых удобно разместились судебная палата и окружной суд с принадлежащими к ним учреждениями. Реставрированная большая зала (или, как ее первое время называли, ротонда) не получила особого назначения; она представляет нечто вроде парижской Salle des pas perdus, но в некоторых, исключительных случаях в ней устраиваются приспособления для открытия заседаний с присяжными по сложным и многолюдным, в смысле свидетелей и подсудимых, делам. В первый раз она была обращена в залу судебных заседаний в 1868 году, когда в ней разбиралось с 17 по 28 марта обширное дело крестьянина Матова и 28 его сообщников, обвинявшихся в устройстве, в Гуслицах, фабрики для подделки ассигнаций, по которому было назначено 19 защитников и вызвано очень много свидетелей.