Одним из коренных начал судебной реформы 1864 года является публичность. Без нее, без этой существенной и основной принадлежности суда, приказная правда старых порядков скоро вступила бы в свои права и в новом помещении, внося туда свою гниль и плесень. Недаром первой провозвестницей идущего обновления в старом суде явилась гласность производства, разгонявшая, по правилам 11 октября 1865 г., густые и вредные туманы канцелярской тайны. Введенная Уставами публичность честно служила государству и правосудию, устраняя описанное составителями Уставов положение, при котором «оправданный выходит менее оправданным, а обвиненный менее изобличенным», и раскрывая пред обществом и правительством скрытые язвы общественного организма, или служебных злоупотреблений. Но рамки специальных преступлений, указанных ст. 620 Устава уголовного судопроизводства, не всегда удовлетворяли насущной необходимости оградить общественную нравственность и даже самые интересы правосудия от публичной разработки и оглашения отдельных обстоятельств и целых эпизодов по делам, не упомянутых в ст. 620. Юридическое общество с серьезным вниманием отнеслось к этому явлению и выслушало, еще в 1882 году, обширный доклад, исходивший из глубокого уважения к светлому началу публичности, но вместе с тем напоминавший Обществу слова Спасителя «нельзя соблазну не придти в мир, но горе тем, чрез кого он приходит» и предлагавший расширение прав суда по защите воображения и восприимчивости слушателей от соблазнительных или грязных картин человеческого падения. Соображения этого доклада нашли свое подтверждение, а быть может, и отголосок в той части закона 1887 года, которая касается соотношения между публичностью и требованиями общественной нравственности. Юридическое общество не оставалось чуждым этому вопросу и в дальнейшие годы — и еще недавно выслушало доклад К. К. Арсеньева о гласности и устности по новому проекту Устава уголовного судопроизводства. Вопрос о публичности не может считаться исчерпанным вполне. Из одного из руководящих, в этом отношении, решений нашего уголовного кассационного суда видно, как разно могут быть толкуемы и понимаемы те, намеченные законом в общих выражениях, основания, по которым ныне подлежат закрытию, по усмотрению суда, двери заседания. Они нуждаются в подробном и продуманном анализе наряду с условиями практического осуществления тесной связи между публичностью судебного производства и гласностью, прямодушно признанной законом, в правилах о печатании судебных решений, как неизбежный и естественный элемент публичности. Наконец, нельзя не упомянуть о ряде докладов о судебной ответственности должностных лиц и о взаимных отношениях администрации и юстиции в их практической деятельности — о речи В. Д. Спасовича на тему, имеющую не только юридическое, но и государственное значение — «О языке в области судопроизводства» и о докладе о реформе и задачах кассации, имеющем связь с больным местом нашей судебной практики, с тем, что я назвал бы рассмотрением дел по существу в кассационном порядке, которое, в сущности, возвращает наше судебное производство к началу письменности и к возможности влияния личных взглядов, настроений и темперамента на оценку важности кассационных поводов.
Рядом с разработкой этих коренных вопросов шло в Обществе изучение отдельных отраслей процесса в их практическом и научном освещении. Их было так много, что можно лишь указать на некоторые для примера. Таковы доклады об апелляционном производстве, о вызове свидетелей в судебное заседание, об обжаловании подсудимыми оправдательных приговоров, о недостатках и пробелах предварительного и судебного следствия, о разделении голосов по уголовным делам и т. д. Некоторые вопросы разрабатывались с чрезвычайною подробностью и со всех сторон. В особенности много уделено было труда и внимания экспертизе по уголовным делам, причем был представлен ряд рефератов об экспертизе вообще и в частности об экспертизах литературной, художественной и фотографической, о гипнотических внушениях как предмете заключения сведущих людей, об освидетельствовании сумасшедших и, наконец, о задачах русского судебно-медицинского законодательства.
Много труда положило Общество и в работы из области права. В этом отношении особенно много сделало гражданское отделение, в котором, в противоположность уголовному отделению, вопросы догмы преобладали над вопросами процесса. В трудах этого отделения на первом плане стояла разработка отношений, вытекающих из семейного союза. Было представлено двенадцать рефератов, занявших двадцать одно заседание и касавшихся личных и имущественных отношений супругов, положения детей, прижитых вне брака, и сравнения женщин с мужчинами в правах по наследованию. Последний доклад, равно как и сделанный впоследствии доклад о «задачах законодательства по отношению к трудовым артелям» были сделаны нашим уважаемым сочленом Анною Михайловною Евреиновой. Гражданское право входит в жизнь гораздо шире и глубже, чем уголовное. Поэтому отношения, вытекавшие из новых явлений гражданского быта, вызывали отзывчивое внимание гражданского отделения. Его интересовали общественные собрания и клубы с юридической точки зрения, железнодорожные и пароходные предприятия ввиду особенностей установленного 683 статьей первой части X тома onus probandi[81] ответственности за вред и убытки, причиненные при эксплуатации; его занимали вопросы об ответственности акционерных обществ и их органов перед акционерами и фабрикантов и заводчиков в случаях несчастий с рабочими.
В области права пред уголовным отделением прежде всего предстало учение итальянской антропологической школы и всех ее разветвлений, самоуверенно шедшее на упразднение так называемой классической школы в уголовном праве с ее основными положениями и процессуальными приемами. Выяснению как разумных, так и преувеличенных сторон в этом новом учении посвящен был ряд докладов и, быть может, памятная многим, оживленная, блестящая беседа между представителями разных направлений в 1890 году по этому же поводу. В связи с этими учениями находятся вопросы вменения, и к этим вопросам Общество много раз обращалось в своих заседаниях, нередко приглашая на них представителей науки о душевных болезнях. Всех докладов, имевших предметом вопросы о вменении, с разных точек зрения, было девять, занявших семнадцать заседаний. Первым по времени был доклад Н. С. Таганцева «Об условиях вменения при полицейских нарушениях» в 1878 году. Последним по времени был реферат в 1898 году, касавшийся нового спора о вменении в немецкой литературе, сделанный В. Д. Набоковым. И по разработке взглядов на отдельные преступления труды уголовного отделения были очень обильны по числу, важны по содержанию. Так, в первые же годы своего существования отделение выслушало два многосторонне обработанных доклада Н. С. Таганцева и В. Д. Спасовича о преступлениях против веры, в которых, еще в 1881 году, намечены те затрагивающие глубины человеческого духа вопросы об отношениях между собою свободы совести и веротерпимости, вопросы, с которыми и ныне приходится считаться законодателю и которые так живо и тревожно интересуют общество. В эти же годы представлены, с обычным блеском, Н. А. Неклюдовым доклады о преступлениях против брака и о лжесвидетельстве — и постепенно разработаны, с критической и догматической стороны, многие постановления особенной части нашего Уложения. Между этими докладами нельзя не отметить касавшихся животрепещущих интересов печатного слова докладов Г. Б. Слиозберга о наказуемых нарушениях авторского права и о преступлениях печати, из которых последний вызвал особую оживленную беседу. Нужно ли говорить, что весьма большое число заседаний бы\о уделено таким жизненным вопросам, как ответственность малолетних и несовершеннолетних, организация тюрьмы и ссылки, устройство арестантского труда и т. п., в разработке которых принимали участие Д. А. Дриль, А. К. Вульферт и И. В. Мещанинов.