Гром прокатывался и снова как будто возвращался. Стеной лил кавказский ливень.
— Вот так и ты, дочь, — покачал Сталин седой головой— Тры раза замужь… бэз моэго согласия лэзла… А чьто получилось? Жялко мнэ тэбя… Но., нэ исправышь… Чэм ти нэ тот Хэчо? Чьто тэбэ мало? Почэму умного чэловека нэ находыщь?
Наклонив голову, дочь упрямо молчала. Ливень хлестал за окнами, и где-то капало. Молчала. Вылитая мать! Ни в чем не уступит., ничего не хочет слушать. А жалко ее… Горько жаль. Дочь… Кряхтя, он поднялся, сказал сурово:
— Ладно… Пойдем ужинать… Можэт… и на ползу тэбэ… будэт сказка.
Пятьдесят второй год, и уже семьдесят третий его жизни, был, наверное, и самый тяжелым. Перенес, перемог второй инсульт, диковинной силой воли преодолел, заставил себя встать на ноги и продолжать работу. Где-то Сталин читал, что уже после шестидесяти нет лучшего лекарства для продления жизни и здоровья, как работать, работать и еще больше работать. Альберт Швейцер, что ли, сказал..
И продолжал заваливать себя работой. По-прежнему по утрам читал прессу и письма, скудно завтракал: вареная кукуруза, котлета из лосятины, творог без жира, хлеб-ла-ваш да чай с неизбежным лимоном. Совсем почти перестал пить вино. Бутылку телиани разводил водой, пил по рюмке чуть не месяц. Приказал включать в меню бананы — где-то опять вычитал подтверждение уже читанному раньше, что индейцы в горах живут на бананах по сотне лет.
А обилие дел не сокращалось. Все требовало его подписи, утверждения. Доклады разведок, сообщения атомщиков (творили еще более чудовищную бомбу — водородную, где лишь запалом должна была стать атомная), страна строилась, в Москве возводились чудовищные высотники-«не-доскребы», как окрестил их народ за странную архитектуру, повторяющую кремлевские башни. А строили зэки..
Но уже не было сил и средств снижать цены, бедствовало и так обращенное то ли в крепостных, то ли в рабов «колхозное» крестьянство, и народ терпеливо сносил нищету лишь в сравнении с минувшей войной.
Аон планировал все новые стройки, требовал новых проектов и с этой целью решил провести новый сверхпарадный съезд ПАРТИИ. И провел. И даже подал в отставку. Впрочем, заранее зная, что никто никогда публично не выступит против него. Съезд и пленум нового ЦК, конечно, не утвердили «отставку». И можно было твердо сказать: ТОГДА ее бы не утвердил, не понял и не поддержал народ. Слишком был велик авторитет «вождя народов, гениального полководца, победителя над фашизмом, продолжателя дела..» — и как только не именовали его… Сегодня такое невозможно понять. Съезд и пленум не приняли отставку. Съезд и пленум снова утвердили его Генсеком и Вождем! И теперь можно было готовиться к разгрому и разгону своей заевшейся свиты, прятавшей ненависть к нему под маской смирения и покорности. Макиавелли советовал каждые пять лет устраивать погромы своих приближенных, менять правительства, казнить подозрительных…
В конце жизни Сталин увлекся и утешался планированием. Сохранились ли в его опечатанных недоступных архивах карты Союза, испещренные его пометками, линиями, надписями красным и синим? Видимо, сохранились. Ведь начатый при Сталине БАМ пытался продолжить пятизвездный генсек. А на тех картах были квадраты лесных полос и насаждений, зеленая штриховка будущих лесов в пустынях и степях, синие линии каналов. Волга — Дон, Каракумы, Днепр и Днестр и сибирские реки, загороженные плотинами электростанций и словно повернутые вспять. «В Сыбыри… рэки тэкут… нэ в нужьную сторону», — как-то изрек он.
А однажды в порыве чего-то похожего на вдохновение он провел почти прямую линию от устья Оби до Байкала и Амура, через всю Западную и Восточную Сибирь. С линейкой и карандашом стоял он у карты, прикидывая, как построить невиданную, неслыханную магистраль.
«Сколько эта дорога дала бы стране будущего угля, леса, нефти, руд! Сколько богатств, неразведанных, таящихся, открылось бы вместе с нею! И уж точно тогда Союз вышел бы на роль главной державы мира. А энергию для добычи всех этих богатств дали бы великие сибирские реки: Обь, Енисей, Ангара, Лена..» По заданию Сталина экономисты, геологи, геодезисты, проектировщики уже прикидывали, как провести эту дорогу в будущее, сколько потребуется труда, людей, денег, сил, сколько новых лагерей придется открыть, перебазировать, перегнать. Добровольно туда ни за какие деньги никто не сдвинется….
И мнилось ему в далеком грядущем эта великая, сияющая, богатейшая страна, где коммунизм, в который он сам не верил реально, будет все-таки в основных чертах осуществлен, сделан, построен. Ведь если жизненных благ через край, какая может быть прекрасная, обустроенная жизнь! А жизненные блага разве самое главное? Воспитать людей, научить жить хотя бы так, как живет он. Разве он в три горла ест? Разве пьянствует? Разве погряз в роскоши: копит золото, деньги, брильянты? И чем они лучше граненых стеклышек? Разве только блестят сильнее. Золото? Чем оно лучше меди? Вон в Оружейной палате стоят золотые царские сервизы, и никогда ему не хотелось есть из этих блюд. Одежда? Ничего у него лишнего не было: три кителя обычных да один светлый, парадный. Да штаны, ну, и парадные белые, с лампасами..