По иронии судьбы, заметную роль в огульном охаивании нового произведения самого крупного их живших во вверенной ему области литераторов сыграет Борис Николаевич Ельцин, первый секретарь ОК КПСС, впоследствии, во многом на критике партноменклатуры, которую он сам в полной мере олицетворял на Среднем Урале, ставший первым Президентом России. По произошедшей утечке мнения, уж очень тогдашнему обкомовскому руководству не понравилась итоговая фраза произведения: «Земля ждала своего хозяина». Так что последнее слово по-цензорски ловко было заменено на определение «пахарь», лишенное в условиях социалистической собственности на средства производства какого-либо политического подтекста. Именно его будет ждать земля в искаженном чиновниками тексте. Только не дождется, свидетельством чему — плачевное положение гибнущей российской деревни.
Никонов, к слову сказать, на том разносном обсуждении в обкоме отсутствовал…
Судьба вчерашней свердловской школьницы Лиды Одинцовой, ушедшей на фронт медицинской сестрой и вместе со страной прошедшей дорогами чудовищных страданий военного времени и стоически выстоявшей в тотальном унижении всех и вся непотребной российской чрезвычайщиной, стала материалом никоновского романа «Весталка». Здесь видишь не только страшный лик войны, но и гримасы отечественного социального устройства, и самые разнонаправленные проявления нашего национального характера.
Загадка всеподьемной души русского человека, который, оглядывая дерьмо вокруг себя, с теплотой может прокомментировать это словами, полными патриотического пафоса, находит в этом тексте и такую отгадку, прямо говорящую о нашей извечной притерпелости.
«— При пенсии-то я никто, никому не нужна, кроме себя, а здесь (в больнице. — Е. 3.).. я ведь человек. Только здесь и живу… — с авторской разрядкой, подчеркивающей значение этих слов, говорит в «Весталке» санитарка Анна Семеновна, пятьдесят третий год работающая в урологическом отделении, «среди стонов, боли, крови, мочи…».
Впрочем, загадки подобного рода в последние годы жизни весьма занимали Николая Григорьевича. Не зря же в его уже после смерти опубликованном опыте трактата со знаковым заглавием «Закон милосердия» есть констатация некоего рубежа — «красной черты, уходящей будто в ямную темь и мрак», хронологически совпадающей с гибелью после революции 1917 года старого мира. А результаты наступившей, по мнению писателя, эры «безмилосердия», что называется, налицо: «пышным цветом на… вырубке от милосердия расцвели ханжество, пьянство, разврат, воровство». У Никонова, современника государства, столь громко и много всегда декларировавшего адресность своих социальных программ, похоже, так и не прошла оторопь удивления оттого, что мы «создали общество озлобленных, не верующих ни во что индивидуалистов (а предполагалось-то — коллективистов), крохотных собственников (моя квартира, мой сад), не желающих ничего видеть-знать дальше своей обитой железом двери с тремя замками».
Видимо, в желании докопаться до первопричин, почему мы все нужны только сами себе и живем только здесь, в своем последнем романе «Стальные солдаты» Николай Никонов обратился к художественному исследованию эры «безмилосердия» — к довольно продолжительному периоду отечественной истории первой половины XX века, начавшемуся сразу же за красной чертой…
И обратился ни много ни мало к личности Сталина.
Сейчас нет надобности пересказывать сюжет — полный (в отличие от «порезанной» публикации в «Эксмо») текст в этой книге.
Нет, пожалуй, и нужды, с обязательной в таких случаях ссылкой на Юрия Тынянова, сообщать читателю, что писатель, взявшийся за историческую тему, «начинает там, где кончается документ». У Никонова обозначенный момент порой доходит до процедурной обязательности психологического тренинга: в ответ на предполагаемые слова идут вполне мотивированные реакции.
Тем более, что критики уже успели «пощипать» текст этого никоновского романа именно за некоторое искажение отдельных фактов. В частности, особенно некорректной показалась придумка автора о якобы имевшей место в октябре 1939 года в только что отошедшем к СССР Львове встрече Сталина и Гитлера. Хотя понимаю, что истоки подобного допущения кроются вовсе не в желании как-то фальсифицировать историю, а в попытке проследить правду характеров: ну не могли, по Никонову, эти два мировых тирана не испытывать болезненного интереса друг к другу..
Мне куда как более сомнительным показалось «прочтение» в романе тех первых после гитлеровского нападения на Советский Союз дней, когда Сталин словно бы пропал куда-то, чувствуя за собой вину: «Кто тут., казол атпугцэныя? Кто? Канещно, я, товарыщ Сталин». Версия такова: да не прятался он, а план разгрома врага составлял. Только бы не надо тогда и сам план цитировать. Безосновательны и постоянные проговорки про якобы наличие у Сталина собственной разведки, которая, де, точно информировала его о ситуации в Стране Советов и за рубежом…