Я ждал. Душа моя дрожала. Не боялся уже ничего, а просто от нежелания в такой вечер испытать что-то горькое, саднящее. Слупись это я и впрямь хлестнул бы о кого-то или об асфальт этот коньяк и вино, шоколад и консервы и не знаю куда бы, но только не в дом, мастерскую, где стояла на мольберте, закрытая мокрым холстом, моя новая и, может быть, последняя уж победа.
И все-таки, видно, радость не бывает одна. Я увидел ЕЕ, выходящую из подъезда, и никто ее не сопровождал. Я решительно шагнул навстречу.
— Это вы? — словно бы и не удивилась она. — Вы, что ли, меня встречаете?
— Встречаю.
— Забавно… Вам, что ли, больше делать нечего?
— Сегодня — да.
— А вы на праздник, что ли, собрались? — указала на торчащие бутылки.
— Если вы его со мной разделите.
— Что вы! Уже поздно. Мне же вон куда!
— А поедем ко мне. Посидим. Выпьем. Поедим чего..
— Что вы?!
— Я вас провожу.
— Как?
— Закажу такси, отвезу до подъезда.
— Честно?
— Честнее не может быть… Вот сейчас и поедем. Такси идет.
— Забавно.
Я остановил мотор. Назвал адрес. И мы поехали.
— Только часа через два я попрошу..
— Я же сказал. Только лучше через три..
— Хорошо… Но такси?
— Они ходят всю ночь… Шеф, — развязно обратился, совсем как блатной и бывалый, к пожилому шоферу, — вы не сможете подъехать по этому же адресу через три часа?
— Почему нет? — охотно откликнулся он. — А куда везти?
— Да вот девушку в… (я назвал городишко), а меня потом обратно. Четвертак сверху за труды! (Знай наших! Сегодня гуляю!)
— Заметано. Буду как штык! — сказал таксист.
И я совсем повеселел. Как славно все складывалось. И я будто бы не я, а кто-то другой, ловкий, смелый, находчивый. Настоящий «крутой» мужик. И — богатый! Что мне лишняя четвертная!
Сегодня девушка смотрела на меня вроде бы как с восторгом. И еще понял: умна, крепка, корыстолюбива и не овечка, ни в каком случае. Прошлое, хоть и невелико, но с тайнами, и вряд ли когда расколется — всплыло-подвернулось лагерное словцо.
Мы подъехали к самому дому. Щедро-небрежно я рассчитался. Дал на чай. Едешь с женщиной — не скупись. Да и никогда ничего не дает скупость, коль не от нужды. Хочешь быть молодым — не будь скупым, вспомнилась пословица.
Под завистливый прищур таксиста мы высадились. Я первый. Она за мной.
Лифт не работал. И я привычно пошел к лестнице.
— Ой, как же… Без лифта? — пробормотала она.
— Да я им никогда не пользуюсь… Идем!
Думал, она скажет «боюсь» или еще что. Но она молча последовала за мной. Мы поднялись на двенадцатый этаж. И два раза я останавливался и ждал ее. В исчерканном, гнусном подъезде было холодно, избито, загажено. Лампочки, еще ладно, горели через этаж-два.
Но в коридоре свет был.
— Не испугайтесь моего беспорядка, — сказал я дежурную фразу. Она и тут промолчала.
Мы зашли. После темноты и обшарпанного подъезда квартира моя, устеленная коврами, мне и самому показалась роскошной. И это же обстоятельство, видимо, успокоило ее. Она вздохнула. Ждала, наверное, увидеть загаженную холостяцкую нору, заставленную холстами, заляпанную красками. Ничего такого не было. Я любил порядок и чистоту. А кухня моя и вовсе блестела белизной, наверное, для женщины это самое прекрасное.
— Как чисто у вас! — вырвалось у нее полувосхищенно.
— Стараюсь.
— У вас в самом деле нет женщины? (В смысле «не бывает здесь» — понял я.)
— Есть. Вот! — указал на нее.
— Какой вы… А что мы будем делать?
— Мы будем есть и пить. Вот стол. Вот здесь, в шкафу, посуда. А вот всякая снедь, — стал выкладывать из сумки сыр, колбасу, шпроты, вино, шоколад, коньяк. — Хозяйничайте, пожалуйста.
— О-о! Вот это да-а! Вы так здорово живете?
— Стараюсь, — гордо солгал я.
Что врать — жил всегда скромно. И вином особо не баловался. Но теперь мне хотелось быть халифом, богатым, щедрым, гусарствовать (а наверное, я и в самом деле был таким всегда). Просто гусарствовать не было особого случая.
— Где у вас полотенце?
И она без всяких предисловий вписалась в отведенную ей роль. Она, должно быть, была прирожденно хорошая актриса. И вот уже вытирала стол, мыла тарелки, чашки, накрывала и расставляла, а я с восторгом обозревал ее снова, с ног до головы. О, какие были формы! В тесной трикотажной юбке зад ее был просто великолепен, широкий, выпуклый, с мерно двигающимися ягодицами, волосы, хотя и завитые, были просты по-девичьи. От нее неуловимо пряно пахло приятным женским потом вместе с какими-то слабенькими духами.