«Верно, тебе-то что?» — говорит голос, и, проснувшись, он видит рядом Гиллигена со стаканом виски.
— Выпей-ка, генерал, — говорит Гиллиген и сует ему стакан под нос.
— О Господи, убери, слышишь, убери!
— Давай, давай, выпей, тебе лучше станет. Лейтенант уже давно на ногах и миссис Пауэрс тоже. И с чего ты так напился, ас?
— О черт, откуда я знаю? — с тоской сказал Лоу, отворачивая голову. — Оставь меня в покое.
Гиллиген настаивал:
— Давай, пей сейчас же.
Но курсант Лоу в сердцах крикнул:
— Оставь меня, сейчас пройдет!
— Ясно, пройдет, выпьешь — и пройдет.
— Не могу. Уходи.
— Надо. Ты что, хочешь, чтоб я тебе шею сломал? — добродушно спросил Гиллиген, придвигая к нему лицо, доброе, беспощадное.
Лоу уклонялся от него, и Гиллиген, подсунув руку ему под спину, силой приподнял его с кровати.
— Дай полежать! — умоляюще сказал Лоу.
— Хочешь тут навеки остаться? Нам уезжать надо. — Нельзя тут сидеть без конца.
— Не могу я пить! — Все внутренности в нем свело судорогой до головокружения. — Ради Бога, оставь меня!
— Слушай, ас, — сказал Гиллиген, подымая ему голову. — Раз надо — значит, надо. Лучше выпей сам. Иначе я тебе силой вгоню в глотку, вместе со стаканом. Ну, пей!
Он раздвинул ему губы стаканом, и Лоу выпил, одним глотком, боясь поперхнуться. Но после глотка ему сразу стало хорошо. Он словно ожил. Приятный пот прошиб его, и Гиллиген убрал пустой стакан. — Мэгон, одетый, но без пояса, сидел у стола. Гиллиген исчез за дверью, и Лоу встал, пошатываясь, но вполне отрезвев. Он выпил еще. В ванной зашумела вода, и Гиллиген, вернувшись в комнату, коротко сказал:
— Молодчага!
Потом втолкнул Лоу в ванную:
— Ныряй, ас, — сказал он.
Лоу чувствовал нежные колкие иглы струи, обжигающей плечи, смотрел, как серебряный покров воды без конца соскальзывал с тела, вдыхал запах мыла, а за стеной была ее комната, и она сама, высокая, ало-бело-черная, прекрасная. «Сейчас же скажу ей все», — решил он, безжалостно растирая свое твердое молодое тело грубым полотенцем. Разогревшись, он почистил зубы, пригладил щеткой волосы, потом выпил еще глоток, под спокойным, ушедшим внутрь взглядом Мэгона и вопросительным — Гиллигена. Он одевался, слыша, как она ходит по своей комнате. «Может, думает обо мне», — мелькнула мысль, и он торопливо застегнул куртку.
Он встретил добрый, рассеянный взгляд офицера, и тот сказал:
— Как вы себя чувствуете?
— Как после первого самостоятельного вылета — отлично! — сказал он. Ему хотелось петь. — Да, кажется, я вчера вечером забыл свою фуражку у нее в номере, — сказал он Гиллигену. — Пойти разве забрать?
— Вот она, твоя фуражка, — недобрым голосом сказал Гиллиген, подавая ее.
— Хорошо. Тогда мне просто надо с ней поговорить. Не возражаешь? — сказал курсант Лоу, вычищенный, принаряженный, воинственный.
— Что вы, генерал! Прошу вас! — с готовностью согласился Гиллиген. — Разве она может отказать спасителю своей страны? — Он постучал в дверь соседней комнаты: — Мисс Пауэрс!
— Что? — глухо ответил ее голос.
— С вами желает поговорить генерал Першинг… Да, конечно… В полном порядке. — Он повернулся кругом, открыл двери: — Входи, ас!
Уже ненавидя его, Лоу старался не замечать, как он подмигнул ему, и вошел. Она сидела в постели, на коленях стоял поднос с завтраком. Она была еще не одета, и Лоу деликатно отвернулся. Но она безмятежно сказала:
— Привет, курсант. Как сегодня воздух?
Потом показала на стул, и Лоу придвинул его к кровати, настолько стараясь не смотреть на нее, что его напряжение стало заметным. Она посмотрела на него беглым взглядом и предложила кофе. Подбодренный виски, выпитым на пустой желудок, он вдруг почувствовал голод и взял чашку.
— Доброе утро, — с запоздалой вежливостью сказал он, стараясь казаться старше своих девятнадцати лет. (И почему девятнадцатилетние стыдятся своего возраста?)
«Обращается со мной, как с ребенком, — подумал он обиженно и, набираясь храбрости, все смелее смотрел туда, где угадывались ее плечи, и с любопытством думая, есть ли на ней чулки. — Почему я ничего не сказал, когда вошел? Надо бы сказать что-нибудь легкое, интимное. Послушайте, с первого взгляда моя любовь к вам была… как моя любовь… как будто моя любовь к вам… О господи, зачем я столько выпил вчера! Я бы ей давно сказал: «Моя любовь к вам… моя любовь, как будто… моя к вам… любовь к вам…» И он смотрел на ее руки, когда от движения спустились широкие рукава халата, и говорил — да, он рад, что война кончилась, — и рассказывал, что налетал сорок семь часов и через две недели получил бы крылья и что мать ждет его в Сан-Франциско.