— Откуда ты могла узнать, есть у ней нагнеты или нет, если было темно? — спросила девица Гаррисс.
Теперь девица Кейли, все еще неторопливо, повернулась всем телом и посмотрела на девицу Гаррисс.
— Что? — проговорила она. — Что вы сказали?
— Ну-ну, — сказал дядя. — Прекратите это.
— Ах вы, старый дурак, — сказала девица Гаррисс. На дядю она даже не смотрела. — Неужели вы думаете, что какой-нибудь мужчина, кроме такого, как вы, который уже одной ногой в могиле, станет один каждую ночь ездить взад-вперед по пустой площадке для конного поло?
Тут девица Кейли зашевелилась. Она быстро пошла вперед, нагнулась, задрала подол юбки, на ходу вытащила у себя из чулка какой-то предмет, остановилась перед стулом, и будь это нож, и он, Чарльз, и дядя опять бы опоздали.
— Встаньте, — сказала она.
Теперь уже девица Гаррисс, подняв глаза и все еще держа возле рта незажженную сигарету, сказала:
— Что?
Но девица Кейли больше ничего не произнесла. Своими стройными плотными ногами она сделала шаг назад, подняла руку и, хотя дядя уже рванулся было к ней с криком: «Прекратите! Прекратите!», размахнулась, ударила девицу Гаррисс по лицу, по сигарете и по державшей сигарету руке — все разом, — а девица Гаррисс дернулась на стуле, но осталась сидеть, держа трясущимися пальцами сломанную сигарету; на щеке у нее появилась длинная тонкая царапина, а потом кольцо с большим брильянтом, посверкивая, прокатилось по ее шубе и упало на пол.
Девица Гаррисс какой-то миг смотрела на сигарету. Потом она посмотрела на дядю.
— Она меня ударила! — сказала она.
— Я видел, — сказал дядя. — Я как раз сам хотел… — Тут он подпрыгнул, и не напрасно, потому что девица Гаррисс быстро поднялась со стула, а девица Кейли уже снова отступила. Но дядя их опередил; на этот раз он очутился между ними, одной рукой отбросил девицу Гаррисс, другой — девицу Кейли, и обе тотчас разразились громким ревом — ни дать ни взять две трехлетние девчонки после драки, — а дядя, секунду понаблюдав за ними, нагнулся и поднял кольцо.
— Хватит, — сказал он. — Перестаньте. Обе. Ступайте в ванную и умойтесь. Вон в ту дверь. Только не вместе, — быстро добавил он, когда обе двинулись вперед. — По одной. Сначала вы, — сказал он девице Гаррисс. — Там в шкафчике есть кровоостанавливающее. Если хотите и если боитесь бешенства. Проводи ее, Чик.
Но она уже ушла в спальню. Девица Кейли стояла, вытирая нос ладонью, и дядя протянул ей свой носовой платок.
— Извиняюсь, — сказала она, шмыгая носом и сопя, — она сама виновата.
— Не надо было ее слушать, — сказал дядя. — Она, наверно, оставила вас дожидаться внизу в автомобиле. Подъехала к вашему дому и взяла вас с собой.
Девица Кейли высморкалась в носовой платок.
— Да, сэр, — сказала она.
— В таком случае тебе придется отвезти ее домой, — не оборачиваясь, сказал дядя ему, Чарльзу. — Вдвоем им нельзя…
Но девушка уже привела себя в порядок. Она тщательно вытерла нос справа и слева и уже собралась было вернуть дяде платок, как вдруг опустила руку и остановилась.
— Я поеду с ней, — сказала она. — Я ее не боюсь. Даже если она довезет меня только до своих ворот, там всего две мили остается.
— Вот и хорошо, — сказал дядя. — Возьмите, — он протянул ей кольцо. Кольцо было с большим брильянтом, и он тоже остался цел. Девица Кейли едва на него взглянула.
— Я его не возьму, — сказала она.
— Я б на вашем месте тоже не взял. Но из уважения к себе вы должны вернуть его своей рукой.
Девица Кейли взяла кольцо, потом девица Гаррисс возвратилась, а она пошла умываться, все еще держа в руке платок. Девица Гаррисс вновь приняла обычный вид, только на щеке у ней осталась глазированная полоска кровоостанавливающего средства, которым она замазала царапину; и теперь при ней была платиновая коробочка — отделанная драгоценными камнями — с пудрой и прочим. Она не смотрела ни на него, ни на дядю. Она смотрелась в зеркало на крышке коробочки и приводила в порядок свое лицо.
— Мне, наверно, надо извиниться, — сказала она. — Но я думаю, что юристам в их профессиональной практике приходится сталкиваться со всякими неожиданностями.
— Мы пытаемся избегать кровопролития, — сказал дядя.
— Кровопролития… — повторила она. Тут она забыла про свое лицо и про платиновую пудреницу, грубости и нахальства как не бывало, и когда она посмотрела на дядю, глаза ее снова выражали страх и ужас, и тогда он понял: каковы бы ни были их с дядей предположения о том, что ее брат сможет, захочет или сумеет сделать, она никаких сомнений на сей счет не питает.