— Застрелить или отравить? — переспросил конюх. — Не знаете разве, что лису так не добывают?
— Почему?
— Не положено, — ответил негр. — Надо долго покрутиться возле джентльменов, чтобы понять, как они охотятся.
— Ясное дело, — сказал белый. На конюха он не смотрел. — Удивляюсь, как это человек, такой богач, как говорят о нем, — и снова сплюнул, кто имелся в виду, было продемонстрировано лаконично, но не оскорбительно, точно так же он мог указать пальцем на Блера, — столько времени ненавидит какую-то Жалкую, старую лису. Даже не хочет, чтобы собаки ее схватили. Старается обогнать их, чтобы самому убить ее палкой, будто это змея. Наезжает сюда из года в год, привозит столько людей, тратится на них, чтобы загнать какую-то жалкую, шелудивую лисицу, которую я бы за одну ночь добыл с топором и натасканной собакой.
— Вот этого в джентльменах никогда не понять, — сказал конюх.
— Ясное дело, — ответил белый.
В соснах, густо покрывших длинный песчаный холм, с одной стороны зияли просветы, в них было видно заброшенное рисовое поле, тянувшееся почти на милю к поросшему вереском отвалу канавы. Двое в комбинезонах, парень и старший, сидели на мулах в одном из этих просветов, глядя на поле. Примерно в полумиле от них гончие сбились со следа; до холма доносился их лай, звонкий, растерянный, назойливый.
— Мог бы за три года уразуметь, что не добудет каролинскую лису с этими привезенными с севера городскими собаками, — сказал парень.
— Это он знает, — отозвался старший. — И не хочет, чтобы собаки ее схватили. Даже не допустит, чтобы хоть одна оказалась впереди него.
— Но сейчас же они впереди.
— Думаешь?
— А где, в таком разе, он?
— Понятия не имею. Только знаю, что не ближе к этим глупым собакам, чем лиса. Там, где она притаилась, смеясь над ними, туда он и направляется.
— По-твоему, на свете есть человек, способный унюхать лису, когда даже городские собаки сбились со следа?
— Сбились, потому что у них нет ненависти к этой лисе. Хорошая собака на опоссума, енота или лисицу потому хороша, что ненавидит их, а не благодаря замечательному нюху. Не нюх ведет ее по следу; ведет ненависть. Потому-то, видя, куда этот человек скачет, могу сказать, в какую сторону удрала лиса.
Парень насмешливо хмыкнул.
— Взрослый человек. Ненавидит какую-то дрянную, паршивую лису. Провалиться мне, мудрено быть богатым.
Они поглядели в поле. Издали доносился нетерпеливый, растерянный лай. Последний всадник в красной куртке и сапогах проскакал мимо и скрылся. Оба сидели на мулах в полной, пьянящей, солнечной тишине, прислушиваясь, с холодным, сардоническим выражением на исхудалых желтых лицах. Потом парень повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда началась погоня. Старший повернулся тоже, и они молча, неподвижно смотрели, как мимо них проскакали еще два всадника. Женщина на рыжей кобыле и мужчина на гнедом. Они пронеслись как единое существо, сдвоенный, двуполый кентавр о двух головах с восемью ногами. Женщина держала шляпу в руке; и косых лучах солнца живописный, мягкий ореол ее густых волос мерцал как бок рыжей кобылы, как мягкий огонь, масса их казалась чересчур тяжелой для ее стройной шеи. Она сидела в седле с какой-то изящной неуклюжестью, подавшись вперед, словно стремилась обогнать лошадь, словно во время бегства пустилась в бегство, особое, отдельное от скорости кобылы.
Мужчина скакал во весь опор на гнедом рядом с кобылой. Его рука лежала на державшей поводья руке женщины, и он неторопливо, но упорно замедлял галоп обеих лошадей. Подавался к женщине; сидевшие на мулах видели его профиль, нависший над ней с холодной беспощадностью когтящего добычу ястреба; видели, как он ей что-то говорит. Вот так, с видом ястреба и его жертвы, замерших в жуткой неподвижности над землей, с внезапностью призрачного виденья они прошуршали копытами по сухой хвое и исчезли, словно живая картина бегства и преследования, выхваченная из темноты вспышкой молнии.
Они пропали из виду. Вскоре парень произнес:
— Этому, видать, собаки тоже ни к чему.
Лицо его все еще было обращено вслед скрывшимся всадникам. Старший молчал.
— Надо же, — заговорил снова парень. — Совсем как лиса. Провалиться мне, не пойму, как ее тонкая шея… Будто глядишь на лису и удивляешься, как такое маленькое существо может таскать такой хвостище. Я слышал, как он, — поворотом парень еще лаконичнее, чем плевком, показал что имеет в виду всадника вороного, а не гнедого коня, — сказал ей такое, что мужчины не говорят женщине на людях, глаза ее покраснели, как у лисы, а потом снова потемнели, как у лисы.