— Пожалуй, вот этого в джентль-менах никогда не понять.
— По мне лиса есть лиса, — сказал парень. — В еду не годится. Вполне можно было отравить ее и не гонять лошадей.
— Ясное дело, — сказал старший. — Вот этого тоже никогда не понять в них.
— В ком?
— В джентль-менах.
Они въехали на холм и свернули на слабоукатанную песчаную дорогу.
— Да, — сказал старший, — джентльмены джентльменами, но думаю, это единственная лиса, убитая таким образом в Каролине. Может, на севере лис так убивают.
— Ну тогда, провалиться мне, я рад, что живу не на севере, — сказал парень.
— Пожалуй, — сказал старший. — Последние годы дела у меня здесь идут на лад.
— Все-таки я хотел бы побывать там, посмотреть, — сказал парень.
— А я нет, — сказал старший, — раз тамошняя жизнь требует от человека так из шкуры лезть ради убийства лисицы.
Они ехали по гребню холма среди сосен, кустов падуба, черники и вереска. Внезапно старший, натянув поводья, остановил мула.
— Что? — спросил парень. — Что там такое?
Заминка была секундной; старший поехал дальше, но теперь стал насвистывать, выразительно, отчетливо, но негромко, печальная мелодия напоминала церковный гимн; из-за окаймлявших дорогу кустов чуть впереди раздалось фырканье лошади.
— Кто это? — спросил парень.
Старший не ответил. Мулы шли один за другим. Парень сказал:
— Распустила волосы. Горят, будто солнце в весеннем ручье.
Мулы шли шагом в солнечном свете, шурша копытами и покачивая ушами, люди сидели верхом неуклюже, ноги их болтались, поскольку стремян не было.
Женщина сидела на кобыле, волосы ее сияющим ореолом, золотым водопадом спадали на плечи; подняв руки, она шевелила в них пальцами. Мужчина сидел на гнедом чуть поодаль. Он закуривал сигарету. Мулы, свесив головы и поводя ушами, мерным, неспешным шагом подошли к ним. Парень бросил на женщину бесцеремонный и вместе с тем уклончивый взгляд; старший продолжал спокойно, неторопливо, неблагозвучно насвистывать; мужчины с женщиной он словно бы не замечал. Видимо, так и проехал бы мимо, но мужчина на гнедом обратился к нему.
— Лису настигли, так ведь? Мы слышали горн.
— Да, — ответил тот бесстрастным, медлительным голосом. — Да. Лиса попалась. Деваться ей было некуда.
Парень наблюдал за женщиной, глядящей на стар-» шего, пальцы ее на миг замерли в волосах.
— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина.
— Загнал он ее на своем вороном, — ответил человек в комбинезоне.
— То есть, собаки в травле не участвовали?
— Нет, полагаю, — ответил тот. — У собак не было вороных.
Мулы остановились; старший из людей в комбинезонах держал голову едва повернутой к мужчине на гнедом, лица его под полями старой, утратившей форму шляпы не было видно.
— Лиса пробежала по старому полю к отвалу и притаилась там, наверно, с расчетом, что он перемахнет через канаву, а она побежит обратно. Собак лиса, надо полагать, не боялась. Столько уже дурачила их, что они ее не тревожили. Тревожил ее, я думаю, он. За три года они, наверно, узнали друг друга, как знают мать или жену, только вот жены у вас никогда не было. Словом, лиса была на отвале, и он знал, что она там, поэтому понесся во весь опор прямо через поле, не дав ей времени отдышаться. Вы, наверно, видели, как он скакал напрямик, будто у него появились соколиное зрение и собачье чутье. А лиса была там, где притаилась от собак. Но она не успела отдышаться, и когда попыталась перескочить через отвал, видимо, недопрыгнула, застряла в вереске и от усталости не могла высвободиться и бежать. А он подскакал — и через канаву, как лиса и рассчитывала. Только она была в вереске, он на лету увидел ее, прямо в воздухе спрыгнул с лошади и приземлился ногами в вереск, как и лисица. Может, тогда она попыталась юркнуть в сторону; не знаю. Он говорит, что она извернулась и бросилась ему в лицо, он кулаком сшиб ее на землю и затоптал каблуками насмерть. Собак там пока что не было. Но он и без них обошелся.
Старший умолк и с минуту молча сидел, неопрятный, нескладный на облезлом, терпеливом муле.
— Ну что ж, — наконец сказал он, — поеду, пожалуй. У меня сегодня еще крошки во рту не было. Счастливо оставаться.
И тронул мула, второй мул последовал за ним. Старший не оглядывался.
Но парень оглянулся. Окинул взглядом сидевшего на гнедом мужчину с сигаретой между пальцев, от которой в солнечной тишине поднималась в безветренный воздух легкая струйка дыма, женщину на рыжей кобыле, поднявшую руки и шевелящую пальцами в сияющих, напоминающих ореол волосах; он мысленно тянулся, стремился перенестись к этой далекой, недосягаемой женщине, пытаясь удержать в памяти этот бесплодный, безмолвный миг разлуки и отчаяния, которое у молодых сродни ярости: ярости из-за того, что эта женщина загублена, отчаяния из-за мужчины, в облике которого на этой скорбной, роковой земле воплотилась ее погибель.