— Бог свидетель, мисс Роза, — сказала Филадельфия. — Я удерживала. Удерживала.
— Не уходи, Филадельфия, — сказала бабушка. — Пойми же, он ведет тебя на страдания и голод.
Филадельфия заплакала.
— Я знаю. Знаю, не может то быть правдой, что ему насулили. Но он муж мне. И, значит, надо идти с ним.
Они пошли дальше. Вернулась Лувиния, встала позади нас вместе с Ринго. Медленно клубился желтый дым, и закат подкрашивал его своей червонной медью — такой цвет бывает у облачка пыли, взбитой ногами путников, — и дым, всклубясь дорожной пылью, восходил затем ввысь, повисал, чтоб раствориться в небе.
— Сволочи, бабушка! — вырвалось у меня. — Сволочи янки!
И мы все трое — бабушка, и я, и Ринго — закричали вместе:
— Сволочи! Сволочи! Сволочи!
РЕИД
Записку эту бабушка написала красно-лиловым соком лаконоса.
— Ступайте с ней прямо к миссис Компсон и прямо возвращайтесь домой, — сказала бабушка. — По пути нигде не останавливайтесь.
— Пешком то есть? — сказал Ринго. — Вы хотите, чтоб мы топали пешком все четыре мили в Джефферсон и потом обратно, а эти две лошади чтоб стояли даром на дворе?
— Они не наши, — сказала бабушка. — Я их должна сберечь и возвратить.
— Это называется у вас беречь — отправляться на них незнамо куда и на сколько… — сказал Ринго.
— Чтоб выпорола, захотел? — сказала Лувиния.
— Нет, мэм, — сказал Ринго.
Придя в Джефферсон к миссис Компсон, мы отдали ей записку, взяли шляпку, зонтик и ручное зеркальце и воротились домой. Днем повозку смазали, а вечером после ужина бабушка, опять макая перо в ягодный сок, записала на бумажке: «Полковник Натаниэль Дж. Дик…и кавалерийский полк из штата Огайо», сложила бумажку и булавкой прикрепила к платью изнутри.
— Теперь уж не забуду, — сказала она.
— А забыли б, так эти озорники вам напомнили бы, — сказала Лувиния. — Уж им-то не забыть, как он вошел как раз вовремя, не дал солдатам выхватить их из-под вашей юбки и приколотить к конюшенным воротам, как две шкурки енотовых.
— Да, — сказала бабушка. — А сейчас всем в постель.
Мы жили теперь у Джоби; к потолочной балке прибили одним краем стеганое красное одеяло, поделив хибару на две комнатки. Рано утром Джоби подал повозку; бабушка вышла в шляпке миссис Компсон, поднялась на сиденье и велела Ринго раскрыть над ней зонтик, а сама взяла вожжи. Тут все мы повернули головы к Джоби; он засовывал в повозку, под одеяла что-то железное — остаток трофейного ружья, несгоревший ствол, который мы с Ринго нашли на пепелище.
— Что это? — спросила бабушка. Джоби не поднял глаз.
— Увидят — дуло высунулось, и подумают, ружье чин чином, — сказал Джоби.
— И что же дальше? — сказала бабушка.
— Я пособляю, как могу, чтоб серебро вернуть и мулов, — сказал Джоби, ни на кого не глядя.
Лувиния молчала. Они с бабушкой только смотрели на Джоби. Помедлив, он убрал ружейный ствол из повозки. Бабушка подняла вожжи.
— Возьмите с собой Джоби, — сказала Лувиния. — Хоть кучер будет.
— Нет, — сказала бабушка. — Разве ты не видишь, что у меня и без того достаточно забот?
— А вы останьтесь, а поеду я, — сказала Лувиния. — И добуду вам их.
— Нет, — сказала бабушка. — Ничего со мною не случится. Я выспрошу, где полковник Дик, найду его, затем сундук в повозку; а Люш при мулах — и вернемся все домой.
Тут Лувиния повела себя точь-в-точь как дядя Бак Маккаслин в то утро нашего отъезда в Мемфис. Держась за колесо и глядя на бабушку из-под полей отцовой старой шляпы, она закричала:
— Не тратьте вы время на всяких полковников! Велите неграм, чтоб прислали Люша к вам, да велите ему отыскать сундук и мулов, да отколотите его после! — Повозка тронулась; Лувиния сняла руку с колеса и пошла рядом, крича бабушке: — Зонтиком! Обломайте об него весь зонтик!
— Хорошо, — сказала бабушка.
Едем по двору, миновали пепелище с торчащими трубами; мы с Ринго нашли там и механизм от наших высоких стоячих часов. Солнце восходит, отсвечивая от труб, и между ними виднеется Лувиния — стоит у хибары, глядит на нас из-под руки. Позади нее Джоби и держит ствол ружья. Янки снесли ворота начисто; а вот мы уже на дороге.
— Хотите, сяду править? — сказал я.
— Править буду я, — сказала бабушка. — Лошади не наши.
— Да на них последний янки глянет и поймет, что им невмоготу и при пехоте тащиться, — сказал Ринго. — И хотел бы я знать, какой кучер может этим клячам повредить — разве такой, что уж не сможет их и на ногах удержать, и лягут посередь дороги, чтоб собственная переехала повозка.