— Ничего себе, — сказал офицер. Опять выругался; повернулся с руганью к солдату. — Пересчитай! — говорит. — Так я и поверю им на слово!
Солдат считает наших мулов; мы сидим не шевелясь; даже не дышим, по-моему.
— Шестьдесят три, — говорит солдат.
Офицер смотрит на нас.
— Сто десять минус шестьдесят три — это будет сорок семь, — говорит. Выругался. — Подгони сюда сорок семь мулов! Живей! — Смотрит опять на нас. — Трех мулов захотели выжулить?
— Нам и сорок семь достаточно, — говорит Ринго. — Только вот кушать нам надо — в бумаге указано.
Мы переправились. Мешкать не стали; как только подогнали нам эскадронных мулов и на них сели женщины из числа пеших, тут же мы двинулись дальше. Солнце закатилось, но мы ехали без остановки.
— Ха! — сказал Ринго. — А теперь чья была рука?
Только в полночь остановились на ночлег. Бабушка, строго глядя — на этот раз не на меня, — сказала:
— Ринго.
— Я ж ничего не говорил сверх того, что в бумаге, — сказал Ринго. — Это ж бумага, а не я. Я просто сказал, сколько там недохвату до ста десяти. Я ж не сказал, что это нам их не хватает. Да и чего загодя молиться? Надо сперва домой довести их в целости. Теперь не отмаливаться главное, а вот чего делать со всеми вот этими неграми.
— Это так, — сказала бабушка.
Мы сварили и поели из того, что дал кавалерийский офицер; потом бабушка велела всем алабамским выйти вперед. Их оказалось примерно половина.
— Ну как, накупались уже в реках, набегались за янки? — спросила их бабушка. Стоят, переступают с ноги на ногу в пыли. — Или есть еще желающие бегать за их армией? — Стоят, молчат. — Так кого будете впредь слушаться?
Помолчали; один сказал:
— Вас, мисси.
— Ладно же, — говорит бабушка. — Так слушайте мои слова. Идите по домам. И не дай бог если услышу, что опять бродяжничаете. А теперь выстройтесь в очередь и подходите по одному за своей долей продовольствия.
Пока распределили и пока ушел последний алабамец, миновало полночи; когда мы двинулись в путь утром, то в основном уже на мулах, но были все ж и пешие; и теперь четверней правил Ринго. Он без всяких слов сел рядом с бабушкой и взял вожжи; и один только раз она сказала ему ехать потише. А позади на сундуках сидел теперь я и спал сидя; и днем проснулся оттого, что повозка стала. Мы как раз съезжали с холма на равнину, и я увидел их за полем — синемундирных конников числом до дюжины. Они нас не видят еще и рысят спокойно, а бабушка и Ринго глядят на них.
— Почти что не стоит возиться с такой мелочью, — говорит Ринго. — Одно только, что лошади получше будут мулов.
— У нас уже сполна сто десять, — говорит бабушка. — Сверх этой цифры бумага не требует.
— Что ж, — говорит Ринго. — Так едем дальше, значит?
Сидит, не отвечает бабушка, опять подалась как бы слегка назад, и рука на груди.
— Так чего будем делать? Решайте, быстро, а то ж уедут, — говорит Ринго и смотрит на бабушку; та молчит. Ринго привстал с сиденья, крикнул: — Эй!
Всадники оглянулись разом, увидали нас и резко повернули лошадей.
— Бабушка велит — сюда езжайте! — кричит Ринго.
— Не смей, Ринго, — шепчет бабушка.
— Что ж, — говорит Ринго. — Хотите, крикну, чтоб дальше себе ехали?
Она молчит, глядит не на Ринго, а мимо него — на двух янки, едущих к нам через поле, — и вся сжалась как бы, подалась назад, и рука прижата к платью на груди. Едут лейтенант вдвоем с сержантом; лейтенант по виду не намного старше меня с Ринго. Увидел бабушку, снял форменную шляпу. И она вдруг отняла руку от сердца — а в руке та бумага — и протянула лейтенанту молча. Лейтенант развернул, сержант через плечо в нее заглядывает. Потом сержант поднял на нас глаза, сказал:
— Тут пишется про мулов, а не лошадей.
— Мулов там до первой сотни, а последние двенадцать — лошади, — сказал Ринго.
— Проклятие! — выругался лейтенант по-девичьи. — Говорил же я капитану Боуэну, что не надо нас сажать на трофейных лошадей.
— Вы что же, отдаете им коней? — сказал сержант.
— А что еще мне делать? — сказал лейтенант с таким видом, будто вот-вот заплачет. — Сам ведь генерал наш подписал!
Так что теперь у нас пешком шло только человек пятнадцать — двадцать, а остальные все верхом. Поехали мы дальше. А солдаты стоят у дороги под деревом, и седла их с уздечками лежат рядом на земле. А сам лейтенант со шляпой в руке бежит рядом с повозкой, глядит на бабушку и чуть не плачет.
— Вам, — говорит, — встретятся войска, непременно встретятся. Пожалуйста, передайте им, где мы, и пусть пришлют нам что-нибудь — верховых лошадей или фуры. Не забудете?