— Угадали, — сказал Ринго. — А на кой мне рисовать его как он сейчас? Я могу хоть десять раз на дню приходить сюда наглядываться. А могу даже на лошади подъехать любоваться.
Лейтенант не рыкнул в ответ, а скорее хрюкнул; должно быть, наслаждался — медлил действовать, накапливал в себе еще чуточек злости. Потом проговорил:
— А здесь дорисуешь — в город сможешь перебазироваться: там тебе на всю зиму хватит рисованья. Верно говорю?
Откинулся в седле и опять на меня глянул. Глазами на этот раз рыкнул. А глаза под цвет разбавленного молока — как свиной мосол из окорока.
— Так, так, — говорит. — А там кто живет? Под какой она фамилией сегодня, а?
Ринго поглядел на него пристальней, хотя, по-моему, еще без особой догадки.
— Там никто не живет, — ответил Ринго. — Там крыша протекает.
Один из солдат фыркнул сдавленно. Лейтенант хотел к нему крутнуться, передумал. Хотел что-то сказать, зло блестя на Ринго глазами.
— А-а, вы про те хибары, — сказал Ринго. — Я думал, вы всё трубами интересуетесь.
Тут солдат засмеялся уже вслух, и лейтенант крутнулся к нему с руганью; теперь-то, если б даже не по виду, я бы по ругани узнал его. Побагровев, он заорал на своих солдат:
— Так вас и перетак! Какого дьявола стоите? Он же вам сказал, загон в речной низине, там, за выгоном. И если какой встречный, будь он мужчина, женщина или младенец, вам хоть слово пикнет поперек, хоть усмехнется, стреляй его на месте! Марш!
Проскакав аллею, солдаты рассыпались выгоном. Лейтенант опять зло глянул на меня, на Ринго; опять рыкнул «Ха!» — и приказал нам:
— Вы со мной давай. Бегом!
Не ожидая нас, он поскакал аллеей. Мы побежали следом. Ринго обернулся на бегу ко мне:
— Им кто-то наш загон указал в низине. Кто этот «он», как по-твоему?
— Не знаю, — говорю.
— А я, кажись, знаю.
И замолчал. Бежим дальше. Лейтенант доскакал до хибары; из дверей вышла бабушка. Должно быть, издали увидела его, потому что надела уже матерчатую шляпку в защиту от солнца. Офицер и она оглянулись на нас, а затем бабушка, держась очень прямо и не торопясь, пошла по тропке вниз к загону, а лейтенант вслед за ней на коне. Видна голова его, плечи, иногда вскидывающаяся рука, но что говорит — не слышно.
— А теперь уже и вовсе ставь крест, — сказал Ринго.
На спуске нам стал слышен голос лейтенанта. Он и бабушка остановились у новой изгороди, что мы с Джоби как раз кончили, — бабушка в широкополой шляпке, стоит молча, стянув плечи шалью, скрестив под ней руки, — вся крохотно-пряменькая, словно четыре этих года она не старее, не слабее становилась, а только все меньше и меньше, прямей и прямей и все неукротимей; а лейтенант спешился рядом, подбоченился одной рукой, а в другой у него целая пачка бумаг, и он размахивает ими перед бабушкой.
— У него, видать, все наши приказы тут собраны, — сказал Ринго.
Лошадей солдаты привязали к изгороди, а сами вошли в загон и вместе с Джоби и Эбом Сноупсом оттеснили в угол всех мулов — старых сорок с лишним и новых девятнадцать. А мулы еще пробуют вырваться из угла, но главное у них не в этом. Главное у них старанье в том, чтоб непременно повернуться к лейтенанту тем бедром, где у них большой паленый след от клейма «США», которое сводили бабушка и Ринго.
— Вы мне, конечно, скажете, что у мулов эти шрамы — от левой постромки потертости, — говорит лейтенант. — Вместо постромок вы употребляли, значит, старую ленту от ленточной пилы? Я скорей согласен полгода драться с утра до ночи со всей бригадой Форреста, чем охранять такой же срок имущество Соединенных Штатов от беззащитных дам-южанок с детьми и негритятами. Беззащитных! — проорал он едко. — Беззащитных! Да сам Бог не спас бы Север, если бы Дэвис и Ли[36] догадались сформировать бригаду вторжения из бабушек и негритят-сироток! — орал он, потрясая бумагами перед бабушкой.
В загоне волновались мулы, сталпливаясь и кидаясь в стороны, и Эб Сноупс махал на них руками то и дело. Лейтенант наконец откричался: даже бумагами перестал трясти.
— Послушайте, — сказал он. — Нам дан приказ сниматься. Я, наверно, последний федеральный солдат буду, мозолящий вам глаза. И я не трону вас — приказано не трогать. Только отберу это украденное имущество. Но теперь вот что скажите мне — как противник противнику или, если хотите даже, как мужчина мужчине. Я по этим липовым бумагам знаю, сколько вы у нас голов брали, и по записям знаю, сколько партий нам сбыли; знаю и то, сколько мы за них платили. Но вот скажите, сколько мулов вы всучивали нам не по разу, а по два, три, четыре?
36