— Что за дьявольщина! — говорит дядя Бак. — Повернем-ка обратно к дороге. Не иначе, эта вещь тоже в ту сторону ушла.
Повернули к дороге. Дядя Бак воткнул пистолет на место и опять застучал палкой по мулу; но тут мы увидели и поняли, что знаменовала собою змея.
Вещь оказалась Эбом Сноупсом. Он лежал на боку, связанный по рукам и ногам, и конец веревки прикреплен к дереву; по следам в грязи видно, как Сноупс хотел укатиться в кусты, но веревка не дала. Лежит, следит за нами, беззвучно окрысясь — поняв, что спрятаться не удастся. Видит ноги наших мулов под кустами, а выше глянуть еще не догадался и потому не знает, что давно замечен; решил, должно быть, что мы только что его увидели, — и вдруг задергался, закидался на земле, крича:
— Помогите! Помогите!
Мы развязали, поставили его на ноги, а он все орет, дергаясь руками и лицом, — кричит, что его схватили и ограбили и убили бы, но услыхали, что мы подъезжаем, и удрали; но глаза у Сноупса в крике не участвуют.
Глаза следят за нами, перебегая с меня на Ринго и на дядю Бака и опять на Ринго и меня; и глаза эти молчат, точно принадлежат одному человеку, а разинутый орущий рот — другому.
— Схватили тебя, да? — сказал дядя Бак. — Невинного доверчивого путника. И неужели же звать того бандита Грамби?
Было так, словно мы разожгли костерок на привале и отогрели змею ровно настолько, чтоб она осознала, где находится, но ускользнуть осталась бы бессильна. Только думаю, что сравнение со змеей, хоть и малых размеров, для Эба Сноупса честь не по заслугам. А момент для него пришел тугой. Сноупс понимал, я думаю, что безжалостно брошен сообщниками, хотящими от нас откупиться, и что если, шкуры своей ради, станет выдавать их, то они вернутся и убьют его потом. И, по-моему, он осознал, что хуже всего будет для него, если мы его отпустим, не наказав. Потому что он перестал дергаться; даже лгать перестал, на минуту согласовав рот с глазами.
— Я сделал ошибку, — говорит. — Признаю это. Каждый делает ошибки, я так считаю. Вопрос теперь, что мне за ту ошибку от вас будет?
— Да, — говорит дядя Бак. — Каждый делает ошибки. Но беда твоя в том, что ты их слишком много делаешь. А это штука скверная. Возьмем Розу Миллард. Она всего одну ошибку сделала, и что мы видим? А ты сделал две.
Сноупс глядит на дядю Бака.
— Каких таких две? — спрашивает.
— Поспешил родиться и припоздал подохнуть, — отвечает дядя Бак.
Сноупс замер; забегал глазами по лицам нашим.
— Вы не убьете меня, не посмеете, — говорит дяде Баку.
— Мне-то убивать тебя зачем, — говорит дядя Бак. — Не мою же бабушку ты заманил в это гадючье гнездо.
Сноупс метнул глазами на меня, опять забегал взглядом — на Ринго, дядю Бака, снова на меня; опять уже голос его говорил одно, а глаза другое.
— Ну, тогда всё в порядке. Баярд на меня зла не держит. Он знает, что это чистая несчастная случайность, что мы это делали для-ради него и его папы и негров ихних. Да я ж тут целый год подсоблял, поддерживал мисс Розу, что одна-однешенька осталась с этими деть… — Голос его пресекся, перестал лгать; я двинулся уже на этот голос, к этим глазам. Сноупс, съежась, шагнул назад, вскинул руки.
— Эй, Ринго! Стой на месте, — сказал за спиной у меня дядя Бак.
Сноупс пятился, вскинув руки и крича:
— Трое на одного! Трое на одного!
— Ты не пяться, — сказал дядя Бак. — Где они, трое? Я вижу только одного из тех детей, про кого ты сейчас причитал.
И мы упали оба в грязь; я перестал видеть Сноупса, он словно куда-то исчез, хотя остался крик; я словно с тремя или четырьмя схватился, дрался нескончаемо; потом меня держали за руки дядя Бак и Ринго, и я увидел Сноупса наконец. Он лежал на земле, прикрыв лицо руками, локтями.
— Вставай, — сказал дядя Бак.
— Нет уж, — сказал Сноупс. — Чтоб вы прыгнули на меня трое и опять свалили? Для этого вам надо раньше меня поднять. Я лишен здесь правосудия и закона, но мне остался протест.
— Подыми его, — сказал дядя Бак. — Я придержу Баярда.
Ринго поднял Сноупса, точно мешок, полунаполненный собранным хлопком.
— Вставайте, мистер Эб Сноупс, — сказал Ринго.
Но Сноупс не желал стоять, даже когда Ринго и дядя Бак привязали его к тому дереву и Ринго взял свои, дяди-Баковы и Сноупсовы подтяжки и сплел вместе с поводьями. Сноупс обвис на веревках, даже не вскидываясь под ударами и только повторяя:
— Давайте. Секите. Хлещите. Вас трое, я один.
— Погоди, — сказал дядя Бак. Ринго приостановился. — Может, желаешь заново один на один? На выбор с любым из нас.
— Прав у меня не отымете, — Сноупс в ответ. — Я беззащитен, но протест мне остался. Валяйте, секите.