— Вот именно, — сказал дядюшка Билли. — И-м-е-н-н-о! Всю ночь не спал, а сам был неизвестно где и не видел, как два негодяя грабили мою аптеку на глазах у всего этого проклятого города. Украли у меня лекарств на триста долларов, а Гровер Уинбуш…
— Сколько они взяли наличных? — сказал мистер Коннорс.
— Что? — сказал дядюшка Билли.
— Сколько денег было в сейфе?
— Не знаю, — сказал дядя Билли. — Я их не считал… Но все равно Гровер Уинбуш, которому мы платим сто двадцать пять в месяц только за то, чтоб он не спал один час за всю ночь и обходил площадь, он, видите ли, должен выспаться. Если ни у кого нет машины, вызовите такси. Я уже потерял из-за этого сукина сына триста долларов и не намерен останавливаться из-за каких-то двадцати пяти центов.
Но его окружили и не выпускали, пока кто-то звонил Гроверу Кливленду. И сначала мы подумали, что он здорово напугался, когда ему позвонили и подняли с постели, но потом узнали обо всем и поняли, что больше всего он перепугался, услышав, что в прошлую ночь в Джефферсоне случилось происшествие, которое он должен был бы видеть, будь он там, где ему полагалось быть или где, по мнению всех, он был. Потому что Рэтлиф сразу сказал:
— Вон он. Я его только что видел.
— Где? — спросил кто-то.
— Нырнул вон в тот переулок, — сказал Рэтлиф.
И мы все поглядели на переулок. Он вел с окраинной улицы на площадь, и Гровер Кливленд мог пройти туда задами напрямик от своего жилья. Но тут он вышел к нам, уже быстрым шагом. Формы, как мистер Коннорс, он не носил, ходил в штатском, и его пиджак топорщился поверх рукоятки револьвера, а из бокового кармана торчала дубинка, и сейчас он торопливо шел по улице, высоко вскидывая ноги, как кошка на горячей плите. И если вы думаете, что дознание проводил мистер Коннорс или даже мистер Хэмптон, наш шериф, то вы ошибаетесь. Это делал сам дядюшка Билли. Сначала Гровер Кливленд пробовал запираться. Потом стал врать. А потом прекратил сопротивление.
— Здравствуй, сынок, — сказал дядюшка Билли. — Очень жаль, что пришлось разбудить тебя в такое время, среди ночи, только чтобы задать тебе несколько вопросов. Первый вопрос: где ты, примерно говоря, был прошлой ночью, ровно в половине одиннадцатого, примерно говоря?
— Кто, я? — сказал Гровер Кливленд. — Там, где всегда бываю в это время: стоял вон на том углу, у дверей полицейского участка, на случай, ежели понадоблюсь кому из тех, кто пойдет с последнего сеанса в кино, — скажем, ежели машину угнали или же шина спустила…
— Так, так, — сказал дядюшка Билли. — И все же ты не видел свет в моей аптеке и этих двух мерзавцев…
— Погодите-ка, — сказал Гровер Кливленд. — Я совсем позабыл. Когда я увидел, что народ начинает выходить с последнего сеанса, я поглядел на часы — было половина одиннадцатого или, может, без двадцати пяти одиннадцать — и решил пойти закрыть «Голубого гуся», чтобы, покуда мне делать нечего, управиться с этим. — «Голубой гусь» — это негритянский кабачок около хлопкоочистительной машины. — Я позабыл, — сказал Гровер Уинбуш. — Вот где я был.
Дядюшка Билли ничего на это не сказал. Он только повернул голову и крикнул: — Уолтер! — Вошел Уолтер. Его дед до поражения южан принадлежал деду дядюшки Билли, и они с дядюшкой Билли были почти ровесники и очень похожи, только Уолтер вместо морфия употреблял медицинский спирт всякий раз, как дядюшка Билли оставлял ключи и отворачивался, и, пожалуй, Уолтер был еще вспыльчивей и раздражительней. Он вышел из задней комнаты и сказал:
— Кто меня зовет?
— Я, — сказал дядюшка Билли. — Где ты был вчера в половине одиннадцатого?
— Кто, я? — сказал Уолтер, совсем как Гровер Кливленд, только сказал он это так, словно дядюшка Билли спросил у него, где он был, когда доктор Эйнштейн создал свою теорию относительности. — Вы говорите — вчера? — сказал он. — А вы думаете где? Дома, в постели…
— Ты был в этом растреклятом кабаке, в «Голубом гусе», где сидишь каждый вечер, покуда Гровер Уинбуш не повыгоняет всех черномазых и не закроет его, — сказал дядюшка Билли.
— Ежели вы сами все знаете, так зачем спрашивать? — сказал Уолтер.
— Ну ладно, — сказал дядюшка Билли. — В котором часу мистер Уинбуш закрыл вчера ваш кабак? — Уолтер стоял и моргал. Глаза у него всегда были красные. Он делал в старой ручной мороженице мороженое, которое дядюшка Билли продавал со стойки с газировкой. Делал он это в подвале: там было темно и холодно и была всего одна дверь, выходившая в переулок за аптекой, и он сидел впотьмах и крутил мороженицу, так что прохожие только и видели его красные глаза, не злобные, не дикие, а просто опасные, как у дракона или крокодила, — не дай бог, споткнешься и попадешь к нему, в его царство. Он стоял и моргал. — В котором часу Гровер Уинбуш закрыл «Голубого гуся?» — спросил дядюшка Билли.