«Не все — мне вторят Отклики — не все.
Пророческие звуки возникают
Навеки, громким голосом, из нас,
И от Развалин к мудрому стремятся,
Как звучный голос от Мемнона к Солнцу.
Мы властвуем сердцами самых сильных,
Влиянием своим самодержавным
Блюдем все исполинские умы.
Нет, не бессильны сумрачные камни.
Не вся от нас исчезла наша власть,
Не вся волшебность светлой нашей славы —
Не все нас окружающие чары —
Не все в нас затаившиеся тайны —
Не все воспоминанья, что, над нами
Замедлив, облекли нас навсегда
В покров того, что более, чем слава».
«Один прохожу я свой путь безутешный…»
Один прохожу я свой путь безутешный,
В душе нарастает печаль;
Бегу, убегаю, в тревоге поспешной,
И нет ни цветка на дороге, ведущей в угрюмую даль.
Повсюду мученья;
В суровой пустыне, где дико кругом,
Одно утешенье,
Мечта о тебе, мое счастье, мне светит нетленным лучом.
Мне снятся волшебные сны — о тебе.
Не так ли в пучине безвестной,
Над морем возносится остров чудесный,
Бушуют свирепые волны, кипят в неустанной борьбе.
Но остров не внемлет,
И будто не видит, что дико кругом,
И ласково дремлет,
И солнце его из-за тучи целует дрожащим лучом.
«Я не скорблю, что мой земной удел…»
Я не скорблю, что мой земной удел
Земного мало знал самозабвенья,
Что сон любви давнишней отлетел
Перед враждой единого мгновенья.
Скорблю я не о том, что в блеске дня
Меня счастливей нищий и убогий,
Но что жалеешь ты, мой друг, меня,
Идущего пустынною дорогой.
ЗАНТЕ
Прекрасный остров! Лучший из цветов
Тебе свое дал нежное названье.
Как много ослепительных часов
Ты будишь в глубине воспоминанья!
Как много снов, чей умер яркий свет,
Как много дум, надежд похороненных!
Видений той, которой больше нет,
Нет больше на твоих зеленых склонах!
Нет больше! скорбный звук, чье волшебство
Меняет все. За этой тишиною
Нет больше чар! Отныне предо мною
Ты проклят средь расцвета своего!
О, гиацинтный остров! Алый Занте!
«Isola d'oro! Fior di Levante!»
ЧЕРВЬ-ПОБЕДИТЕЛЬ
Во тьме безутешной — блистающий праздник
Огнями волшебный театр озарен;
Сидят серафимы, в покровах, и плачут,
И каждый печалью глубокой смущен.
Трепещут крылами и смотрят на сцену,
Надежда и ужас проходят, как сон;
И звуки оркестра в тревоге вздыхают,
Заоблачной музыки слышится стон.
Имея подобие Господа Бога,
Снуют скоморохи туда и сюда;
Ничтожные куклы, приходят, уходят,
О чем-то бормочут, ворчат иногда.
Над ними нависли огромные тени,
Со сцены они не уйдут никуда,
И крыльями Кондора веют бесшумно,
С тех крыльев незримо слетает — Беда!
Мишурные лица! — Но знаешь, ты знаешь,
Причудливой пьесе забвения нет.
Безумцы за Призраком гонятся жадно,
Но Призрак скользит, как блуждающий свет.
Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться
В исходную точку, в святилище бед;
И много Безумия в драме ужасной,
И Грех в ней завязка, и Счастья в ней нет.